Слезы Кодара

Борский исправительно-трудовой лагерь Главного управления лагерей Министерства внутренних дел СССР (Борлаг) был организован по приказу МВД от 10 февраля 1949 года.
Поставлял рабочую силу Ермаковскому свинцовому рудоуправлению Первого главного управления при Совнаркоме СССР (с 1953 года - Министерство среднего машиностроения, знаменитый Средмаш). «Свинец» в данном случае – прикрытие, фактически же рудоуправление должно было вести добычу, первичную переработку и отправку уранового сырья на Большую землю – в «Челябинск-40» (ныне ПО «Маяк»).
Центр лагеря – поселок Синельга. Основные его подразделения находились в лагерных пунктах №1 (Гора),№2 (Мраморный ключ), №3 (Сосновый бор, Синельга), №4 (Подсобное хозяйство, долина Среднего Сакукана), №5 (Лагерный), №6 (Метельный), №7 (Могоча), №8, №9 (Верхний Укокан - так сказано в архиве, но очевидно, речь идет о Верхнем Сакукане), №10 (Сюльбан). До сих пор неизвестно точное местонахождение лагерных пунктов №№ 5, 6 и 8.
В 1949 году в Мраморном ущелье начал работать рудник, а возле него открылся поселок Мраморный. Но подготовительные работы велись и раньше. Первая дата, которую удалось обнаружить это 1940 год – отметка на столбике геодезического хода на правом берегу ручья Мраморного. Вторая дата – 1942 год – это отметка на столбе ЛЭП и связи.
Кроме Мраморного был построен крупный поселок Синильга, длиной в несколько километров и расположившейся между Чарскими песками и рекой Верхний Сакукан, обустроен зимник «Мраморный – Тупик - Могоча», выстроен аэродром.
Кроме заключенных работали вольнонаемные, а также инженеры, администрация, дислоцировались подразделения внутренних войск для охраны.
Лагерь был закрыт осенью 1951 года, причина – ликвидация Ермаковского рудоуправления, так как не подтвердились прогнозные запасы уранового сырья на читинском Севере, а выявленные были исчерпаны.

Уран: Рудник для Берии
Автор: Иван Барыкин
Журнал: Тайны 20-го века
Рубрика: Дела давно минувших дней
Борлаг, почтовый ящик №81

С Василием Кузьмичом Пантелеевым, 70-летним полковником внутренних войск, мы познакомились в поезде дальнего следования. Постепенно разговорились.
— Сам я из военных, в отставке давно. Как вспомнишь, через что пройти пришлось, вздрогнешь, — вздохнул мой попутчик.
— Расскажите, — попросил я.

— Вообще-то я подписку давал. О неразглашении, — с сомнением произнёс Василий Кузьмич.
— Да ведь срок давности давно истёк, наверное? — заметил я.
— Так точно, — по-военному ответил Пантелеев. — Ладно, расскажу тебе свою историю. В 1949-м призвали меня в армию. Попал во внутренние войска. И не куда-нибудь, а на север Читинской области. Учебку окончил там. И направили меня… на засекреченный урановый рудник охранять заключённых. Только о том, что он урановый, я узнал, уже когда окончил службу. Назывался рудник «Мраморный». Там и впрямь было месторождение мрамора. И ещё там свинец добывали…

Построили для этого в ущелье хребта Кодар лагерь НКВД — Борлаг, или Борский исправительно-трудовой лагерь. Народу согнали — тьму: тысячи две, если не более. Уголовников среди них мало было, в основном осуждённые за политику, так называемые враги народа, а ещё репрессированные немцы Поволжья, власовцы, «указники» — осуждённые по указу 1947 года за хищения. Сажали тогда даже за кражу колосков с полей, время голодное было.
Вот кто горюшка тогда хлебнул. Жили заключённые в огромных палатках, человек на 60 каждая. Одеял на каждого не хватало, о простынях уж помолчу. Тюфяков было всего человек на 40. Зимой, а морозы за 60 стояли, спали в телогрейках, чтобы не замёрзнуть. Сквозь дыры в брезенте ночью видны были звёзды. В шесть утра часовой бил в рельс: побудка! Вольнонаёмные разносили по палаткам баки с едой. На завтрак — баланда с кусочком хлеба. Потом построение на перекличку. Хотя в мою бытность никто из лагеря не убегал. Да и куда: до железной дороги — 600 километров. Так что поел — и вперёд.

По осыпи до ближайшей штольни приходилось подниматься вверх метров 70. Потом мимо водонасосной башни надо было пройти к краю ледника. Надев кошки на ноги, люди карабкались по льду на высокий вал, где их ждали тележки и кирки. По деревянным настилам — к штольням. Здесь работников поджидали мастера с болтающимися на шее противогазами. Это единственное спасение от ядовитой пыли, поднимающейся при разработке породы. Её грузили в тележки и спускались с ними вниз к огромному деревянному коробу, куда ссыпали руду для поджидающих внизу самосвалов. И так до позднего вечера.
Только как ни торопила Москва, жила оказалось слабенькой. За три года добыли лишь 1200 килограммов урана. А для производства одной бомбы требовалось ещё много.
Надо делать бомбы!
— Так зачем же тогда этот рудник разрабатывали? — удивился я.
— Сам бы хотел задать этот вопрос Берии. Он головой отвечал за урановый проект. В августе 1945-го американцы сбросили две атомные бомбы на Хиросиму и Нагасаки. Зачем, если дни Японии и так были сочтены? Ясное дело, чтобы запугать Советский Союз. Сталин тогда взял за горло Курчатова: мол, делай, что хочешь, а бомбу создай! Согнали из Германии тысячи учёных-ядерщиков, а толку… Что создать сто таких бомб и уничтожить США его союзников, нужно было минимум 2 тонн металлического урана. Добывали его в Рудных горах, на урановых месторождениях Чехии и Болгарии. И всё равно мало. Давай ещё, надо делать бомбы, чтобы утихомирить Америку…

Лаврентий Павлович, ответственный за атомный проект, за голову схватился: где же ещё уран добыть? А тут из Восточной Сибири пришло сообщение. При пролёте через ущелье Мраморное воздушные геологи зафиксировали внизу мощное излучение. Прибор на борту самолёта зашкалило. Сбросили туда тюки со старыми газетами, чтобы место зафиксировать. Доложили в Москву самому Берии. Тот поднял все восточносибирские лагеря. По Транссибу согнали тысячи заключены Вырос, как в сказке, в том ущелье лагерь. Подчинялся он напрямую Москве, поэтому был строго засекречен. И началась разработка руды…
— А что показала геологоразведка?
— Геологи обследовали то место и определили в одной из глыб 30-проценть содержание урановой руды. Это очень много. Да только радость была преждевременной. Жила, содержащая руду, оказалась небогатой. Партию скалолазов прислали. Те поднялись на самый верх ущелья — ничего! Но Берия не такой человек, чтобы подставлять голову под топор. Приказал отправить на разведку опытных геологов.

Заключение Анны Теремецкой
В начале 1950-х из горного НИИ, одного из самых секретных в Москве, в те края послали специалиста — Анну Теремецкую. Позже Анна вспоминала: «Однажды вызвал меня начальник НИИ Ершов и передал образцы руды для анализа. Это оказались кристаллы уранита. Меня сразу изолировали от всех. Даже машинистке, а она, как и все мы, давала подписку о неразглашении, не доверили печатать заключение. Через секретную часть я сдала письменное заключение. Через какое-то время снова вызывает меня Ершов. Так, мол, и так, собирайся, голубушка, в командировку. Поедешь в почтовый ящик №81. Добиралась я туда долго. Повели меня в штольню. И первое знакомство с геологическими образцами привело меня к выводу, что уранового месторождения как такового здесь нет. Хотя рабочие находили здесь урановые прожилки, они и создавали радиоактивный фон. Но, несмотря на это, спешно началось строительство обогатительной фабрики, посёлка для вольнонаёмных, даже аэродрома в 35 километрах отсюда. Познакомила я начальника участка с горькими выводами, и тот спешно собрал совещание. И на нём после моего сообщения, вызвавшего всеобщий переполох, геолог Тищенко, открывший эту «аномалию», обозвал меня вредительницей. После жарких споров решили известить обо всём Берию: «Наличие уранового месторождения не подтвердилось, есть лишь маломощная жила».
Край медвежий и первого урана
— И что было дальше? — допытывался я у Василия Кузьмича.
— Да ничего. Из Москвы пришёл строгий приказ: «Разработки продолжить. Дорог каждый грамм добытого урана». Прочёл я уже в наши дни, что Берия тогда решил Сталину ничего не говорить. Знал, что не сносить ему головы, бодро докладывал: мол, всё идёт по плану, товарищ Сталин. Через какое-то время в Борлаг заявился с инспекцией заместитель министра внутренних дел, человек Берии, работавший с ним ещё до войны. Увидел горы пустой породы, взбеленился: «Немедленно убрать это безобразие!». Начальника Борлага подполковника Мальцева понизил до рабочего. На следующий день он в телогрейке уже махал киркой на нижней выработке, катал тележку с породой вместе с другими заключёнными. За две смены эти кучи убрали…

— А радиация там, в штольне, наверняка немалая была?
— Кому ж до этого было дело? Заключённых за людей не считали, так — дешёвая рабсила. Никто из нас не знал, отчего они умирали. Начальство, конечно, было в курсе, что не свинец здесь добывался. Потому в штольнях и не появлялось.
Орден Ленина за… правду
— Выходит, рудник работал вхолостую?
— Выходит, что так. Но Берия стоял на своём: делайте что хотите, но чтобы уран был. Послал к нам геолога, специалиста по урану. Я фамилию запомнил — Лященко. Потом читал об этом в статье Олега Нехаева «Бомба для Берии». Перескажу эту статью так, как запомнил.
Когда Лященко вернулся с рудника, Берия спросил его:
— Имеет этот рудник перспективу?
— Как геолог, могу сказать, что предварительной разведки там не проводилось, — дипломатично ответил тот. — Но то, что мы увидели в пройденных штольнях, наши ожидания не оправдывает.
— Сейчас вы пойдёте вон в ту комнату, и у вас будет два часа времени на обдумывание, — перебил Лященко Берия. — Потом вы подпишете то, что сейчас сказали. Хорошо подумайте, — вежливо так молвил он. Но от такой его вежливости Лященко мороз прошиб. Не знал геолог тогда, что этот психологический метод Лаврентий Павлович перенял у Сталина. Через два часа Лященко снова вызвали к Берии. Тот спросил прямо с порога:
— Подумали?
— Подумал, товарищ Берия. Закрывать надо этот участок!
Берия подвинул лист бумаги с отпечатанным текстом:
— Подпишите.
Геолог подписал. Воцарилась длительная пауза.
— Я могу идти? — спросил Лященко Берию. Тот оценивающе посмотрел на него:
— Нет. Вас сейчас отвезут домой. Вам даётся неделя. Ещё раз хорошо подумайте.
Через неделю за Лященко приехали, провели в кабинет Берии. Там было ещё несколько генералов.
— Вы не передумали? Не отказываетесь от своей подписи?
— Товарищ Берия, я все хорошо обдумал. От подписи не отказываюсь.
Тогда Лаврентий Павлович молча подошёл к сейфу, стал его открывать. Геолог подумал, что сейчас Берия достанет пистолет и шлёпнет его. Но Лаврентий Павлович достал из сейфа орден Ленина.

— Это вам за мужество в геологии! Вот теперь вы свободны.
Ущелье Злого Духа
Ликвидировали Борлаг в 1951 году. Вход в штольни взорвали. Мало кто, кроме экстремалов, осмеливался появляться там. Окрестили то место «Ущельем Злого Духа». Большинство заключённых вывезли на урановые объекты под Ленинабадом и в Челябинск-40.
— А вас куда направили? — спросил я собеседника. — Или у вас на тот момент срок службы закончился?
— Послали, куда и всех остальных, в Среднюю Азию. Сдуру согласился я тогда на сверхсрочную. Сколько лагерей поменял… Окончил заодно военное училище, стал офицером. Оттрубив два десятка лет, ушёл в запас. Тогда-то и занялся поиском сведений о руднике «Мраморный».

Любопытно мне было раскрыть его тайны. На первых порах бился, как о каменную стену. Ни одного упоминания. Так всё было засекречено. И только в горбачёвские времена, когда стали открывать архивы, появился какой-то проблеск. В открытую об этом стали говорить уже в наши дни. Не знаю только, узнал ли Сталин о том, о чём тогда промолчал Берия.
Попутчик умолк, задумчиво глядя в окно, за которым проносились станции и полустанки. Он был далеко от меня, в тех 1950-х, в ущелье Мраморном. И я не осмелился вторгнуться в его воспоминания.


http://bagira.ws/tayny-istorii/rudnik-dlya-berii.html
http://valerikon01.blogspot.com/2013/10/blog-post_8503.html

ТЯЖЕЛЫЕ КАМНИ

Когда ученые-физики доложили Сталину, что для ежегодного изготовления ста атомных бомб потребуется 230 тонн металлического урана, «вождь всех народов» принял это предложение. Позднее академик Игорь Курчатов назовет конкретную дату: «…в ноябре 1948 г. будет собран первый экземпляр атомной бомбы и представлен к опробованию». Однако Советский Союз так и не стал в тот год обладателем ядерного оружия.
Утвержденные Сталиным планы были сорваны. Отвечал за эту работу Лаврентий Берия.
Запустить в определенный срок ядерный конвейер мешали не только технологические проблемы, но и отсутствие отечественного урана. В 1946 году опытный «атомный котел» почти полностью был загружен в Москве радиоактивным топливом, доставленным из стран Восточной Европы. Чтобы на Урале заработали промышленные реакторы, требовались новые сотни тонн редкого металла. Но даже когда строительство первого из них подходило к завершению, дефицит урана был катастрофическим. Поэтому его поиски велись по всей стране. И денег для этого не жалели.

В конце лета 1948 года «воздушные» геологи в очередной раз проводили аэропоиск урана. Летчики эти полеты называли «облизыванием рельефа». Летать приходилось на минимальной высоте. Только таким рискованным способом можно было получить достоверные данные о радиоактивности пород. Прибор зашкалил над ущельем Мраморным, на самом севере Читинской области, в районе горного хребта Кодар.
Для точной привязки к месту с самолета сбросили «вымпел» -- многочисленные обрывки газет.
В сентябре начальник партии Владимир Токин отправил в Мраморное отряд геологов под руководством Федора Тищенко. Навьюченные лошади не смогли преодолеть каменистые склоны и вскоре погибли от бескормицы. Но отряд все же дошел до ущелья и обнаружил среди обрывков газет глыбы с тридцатипроцентным содержанием урана. Тогда это считалось невероятным даже по мировым меркам. Везде разрабатывались месторождения, в которых уран измерялся сотыми долями процента.
Уже в ноябре рядовой геолог Тищенко был срочно вызван в Москву. В рюкзаке он вез специально отобранные куски тяжеленной руды наивысшей концентрации. Тищенко выложил их на стол в приемной Берии. Предполагалось, что какой-то из этих уникальных образцов может стать своеобразным экспонатом кабинета главы Спецкомитета. Но Берия, в отличие от других, уже был прекрасно осведомлен о невидимой опасности. Курчатов проинформировал его, что «…опыты, произведенные секретной радиационной лабораторией Академии медицинских наук на животных, даже при пусках котла на относительно небольших мощностях, привели во всех случаях к… смерти… из-за изменения состава крови и нарушения явлений обмена в организме».
Все образцы руды были срочно переданы ученым. Решение о начале работ по разработке месторождения последовало незамедлительно. Оно принималось по личному указанию Сталина. Постановление СМ СССР № 172-52 с грифом «Совершенно секретно» было издано 15 января 1949 года. А уже через восемь дней для обеспечения деятельности придуманного Ермаковского свинцового рудоуправления было начато создание лагеря заключенных.
Новый Борлаг сразу исключили из привычной иерархии ГУЛАГа. Он напрямую подчинялся Москве, и все его снабжение шло из столицы. Это был особый секретный лагерь, похожий на призрак. Его местонахождение обозначалось очень коротко -- «п/я 81».

ТРАГИЧЕСКИЙ ЭТАП

Единственным населенным пунктом в тех краях оказалась крохотная деревенька Чара. Ситуация усугублялась полным отсутствием дорог. До ближайшего аэропорта — 650 километров. Около двух тысяч заключенных и подневольных спецпереселенцев завозили из Читы маленькими самолетами. На этой операции были задействованы 62 «Дугласа». Взлетную полосу готовили
геологи. По их воспоминаниям, были моменты, когда самолеты начинали кружить в небесной очереди, потому что на земле не успевали конвоировать заключенных и принимать грузы.
Урановую руду, лежавшую на поверхности, отправили сразу, как только сделали к ущелью примитивный зимник. Тридцать шесть километров пути от аэродрома были расчищены взрывами за несколько дней. О невероятной важности этого объекта говорит тот факт, что часть заключенных перебросили сюда со строительства 247 (будущий Челябинск-40) -- оттуда, где как раз и сооружался первый комплекс по наработке ядерного топлива.
Через семь месяцев на руднике Мраморный добывали уран уже из пяти штолен, проходка которых велась на высоте 2300 метров. Даже сегодня специалисты горного дела говорят, что это были непревзойденные темпы работ. За гранью возможного. Но тогда в ведомстве Берии были недовольны…
Как известно, в конце августа 1949 года прошло успешное испытание первой советской атомной бомбы. В печати об этом событии не было тогда никаких сообщений. Но среди награжденных сам Берия, не по рангу, оказался только во втором списке длинного перечня фамилий. Видимо, потому, что к этому времени, по планам Сталина, в хранилищах должно было быть уже пять атомных бомб. А не было ни одной, кроме взорванной.
Сталин был уверен, что США применят против СССР атомное оружие. Поэтому в спешном порядке возводились новые ядерные объекты, и требовалось все больше и больше урана. Любой ценой.
Для достройки зимника с Транссиба в Борлаг погнали этапы. С одним из них в конце ноября 1949 года шла вольнонаемная Елена Малкова, назначенная бухгалтером базы. С нее взяли подписку о неразглашении гостайны, дали 50 тысяч рублей для выплаты будущей зарплаты и… отправили в неизвестность.

«Четыреста заключенных, как бурлаки, -- вспоминает она, -- везли на эвенкийских санях брезентовые палатки, лопаты, спальники, продукты… Одеты они были не по сезону. Некоторые без рукавиц... Шли медленно, ноги тонули в снегу, холод был хуже всякого врага… На третью ночь где-то в районе Среднего Кодара молодой заключенный, сидевший у костра, закричал, поднял вверх руки
и… умер. Пальцы у него были белые... Из-за недоедания заключенные ослабли, и до конца не дошли еще семь человек. Замерзли. Все они остались лежать, прикрытые только снегом. На восьмые сутки из дошедших до брошенного прииска половина была с обморожениями, остальные — с простудными заболеваниями».
По официальным архивным данным, 150 заключенных, после этого перехода, оказались нетрудоспособными. Документально зарегистрирована смерть семи человек.

Жилищно-бытовые условия заключенных в Борлаге, несмотря на его особенный статус, были в два раза хуже, чем в целом по ГУЛАГу. Здесь на одного «з/к» приходилось по «0,8-0,9 кв.м жилплощади». В акте проверки от 23.07.1950 г. говорится, что в «лучшей», синельгинской, зоне в двадцатиместной палатке содержались 65 человек, на которых приходилось: 40 нар, 39 матрацев, 14 спальных мешков, 18 простыней…
Неудивительно, что более 80 заключенных совершили из Борлага побеги. Однако нет ни одного документального подтверждения, чтобы кто-то таким способом обрел свободу. Николай Кулаков служил в лагере охранником. О давней службе рассказывал мне охотно, даже с некоторым азартом:

-- Ни один беглый от меня не ушел. Да и куда им было уйти?! На сотни километров -- безлюдные места. Они уже на четвертый-пятый день с голодухи без сил оставались. Я их, как зверей, выслеживал. Еще дома, на Ангаре, научился у эвенков охотиться без собаки. По запаху, по сломанной веточке…
-- Убивали? -- набравшись духу, спросил я.
-- Убивали… Они же не люди были… Враги народа. Самые отъявленные вредители. Кого живьем брали… Шапку с него собьешь и ведешь в пятидесятиградусный мороз… И жалко мне их никогда не было…

ЧЕЛОВЕК, СКАЗАВШИЙ «НЕТ»

В музее Каларского района меня предупредили, что у них очень скудная информация о Борлаге и руднике. В свое время из местных на работу в Мраморное ущелье никого не брали. Никто понятия тогда не имел, чем там занимались. А когда лагерь закрыли, всех работавших в «п/я 81» увезли. «Сомневаюсь, но возможно, вас заинтересует эта информация, -- поинтересовалась одна из сотрудниц музея, -- правда, прямого отношения к
лагерю она не имеет».
И достала папку с воспоминаниями геолога Анны Теремецкой. Это был рассказ о ее совместной работе с академиком Смирновым. Но, кроме этого, она вспомнила и о другом примечательном эпизоде своей трудовой биографии в засекреченном столичном институте.
«Однажды меня вызвал мой начальник А.Д. Ершов и передал образцы для заключения. Это оказались кристаллы уранинита… С получением образцов я оказалась «в особой папке» и даже машинистке не могла доверить печатать такой материал. …Через секретную часть я отправила свое рукописное заключение в адрес Берии. Через какое-то время меня опять вызвал Ершов и велел собираться для поездки в «почтовый ящик 81». Первое же знакомство с геологией в штольне и в естественных обнажениях привело меня к выводу, что месторождения здесь нет. Предварительные же результаты были иными, и началась интенсивная подготовка к эксплуатации: строительство аэродрома, поселка, обогатительной фабрики… Я ознакомила начальника Малиновского со своими неутешительными результатами, после чего он предложил выступить мне с докладом. Из геологов присутствовали Тимченко, который обнаружил аномалию, и геолог из Ленинграда (фамилию его я не помню). Тимченко обозвал меня вредительницей, но ленинградский коллега поддержал меня… Заключение подписали все трое и направили в адрес Берии».
За давностью лет Анна Теремецкая запамятовала и исказила фамилии. На самом деле начальником Борлага был Мальцев, а первооткрывателем -- Тищенко. Но вывод был сделан однозначный: «…не подтвердилось существование уранового месторождения Мраморное, в лучшем случае это -- рудопроявление в скарнах с маломощной жилкой небольшой протяженности». В воспоминаниях Теремецкой есть и такая фраза: «Мне не известна судьба моего заключения».

ВОЛЬНЫЙ НЕВОЛЬНИК

Главный объект Борлага – рудник -- был расположен в каменном мешке. С трех сторон -- почти отвесные скалы. С четвертой -- обрывистый спуск. Вышки с автоматчиками стояли только на выходе из зоны. На горных работах были задействованы не менее пятисот заключенных и около сорока итээровцев. Для вольнонаемного Ивана Кудели Мраморное ущелье стало первым местом работы после окончания техникума. Он тоже не знал, куда его отправляют.
И потом несколько десятилетий не мог никому рассказать, где был. На руднике начинал работать оператором, потом стал мастером и закончил начальником участка.
-- И мы, и заключенные все время жили в огромных палатках. В бревенчатых бараках располагались только начальство лагпункта и охрана, -- начал медленно рассказывать Куделя, выжимая из себя слова, словно пасту из засохшего тюбика. -- Морозы там были жестокие, а через дыры в нашей брезентовой крыше просматривались звезды… Получали мы прилично -- по две тысячи рублей… Но выходить из Мраморного ущелья запрещалось. Нельзя было подходить к лагерной зоне. Хотя в самой штольне заключенные работали без охраны.
-- Вы с ними общались?

-- Конечно... В основном там были политические с огромными сроками. Помню молодого парня с московского завода «Серп и молот». Ему дали 25 лет за то, что он где-то не то сказал. Были бывшие фронтовики... Были власовцы. Но в привычном понимании уголовников не было. И с большинством заключенных у нас сложились отличные отношения. Врагами народа мы их не считали. Помню, как во время празднования Нового года два бригадира из зоны ворвались к нам в палатку и лихорадочно стали хватать со стола закуску и водку. Следом за ними прибежала охрана. Мастера встали на защиту беглецов. Но один из охранников дал из ППШа автоматную очередь возле наших ног и сразу нас отрезвил…
-- Вы знали, что добывали уран?
-- Нет. Причем в выработках не было никакой принудительной вентиляции. Работали в едкой пыли. Почти все делалось вручную. Условия тяжелые. Когда начали не выполнять план, нас заставляли работать сутками. Три-четыре смены подряд. Не выходя из штольни. Но спать же хочется… Так мы, не соображая, что делаем, падали на эти кучи руды и спали прямо на них. Нам тогда говорили, что добываем свинец… Все было засекречено. Я, например, так ни разу и не увидел, как отправляли уран из ущелья… Но хорошо помню, что было много пустой породы. Очень много. Вскоре, практически все, что добывали, шло в отвал.
ШИРМА «ОСОБОЙ ПАПКИ»

В начале 1950 года в Борлаг прилетел замминистра внутренних дел СССР Василий Чернышев. Это был человек Берии, работавший с ним еще до войны в руководстве НКВД. Затем возглавлял ГУЛАГ. После повышения выполнял спецпоручения и отвечал за геологоразведку урана. Правда, его образование измерялось всего лишь четырьмя классами реального училища, оконченными экстерном.
Генерал-полковник Чернышев поднялся со свитой в штольню. Пнул ногой гранитную кочку и дал команду мастеру Куделе: «Убрать немедленно!» А на следующий день начальник Борлага подполковник Мальцев уже работал в телогрейке на нижней выработке. Иван Куделя до сих пор помнит, как тот украл у него вагонетку.
Каждый боролся за свою жизнь как мог. Через месяц Мальцев перевыполнил план по проходке и снова стал во главе лагеря. Но урана от этого больше не стало. Неоткуда ему было взяться. Хотя теперь «гонялись» за каждой его «прожилкой». При работе в одном из таких вертикальных отводов задохнулся от скопления газов заключенный.
Из Москвы прислали команду верхолазов. Возглавляла ее одна из лучших альпинисток страны, член аппарата ЦК ВЛКСМ Любовь Пахарькова. В ее задачи входило обеспечение доступа «к темным пятнам» на скальной стенке. Надеялись, что это -- урановая смолка. Но даже, когда верхолазы навешивали веревки, в штольнях продолжались взрывы, вызывавшие камнепады. В это время «в горе» вкалывали заключенные на «сталинских вахтах». За ежедневное перевыполнение нормы им снижали срок на два дня, гарантируя досрочное освобождение.
Вынужден был стать альпинистом и повышенный до начальника участка Иван Куделя. Ему дали задание пробить новую штольню почти на отвесной скале. Когда заключенные затащили на лебедке компрессор под самый гребень — дали «отбой». Рудник уже фактически работал вхолостую.
Продолжить эту историю неожиданно помог засекреченный ранее геолог-уранщик, лауреат Ленинской премии Владимир Зенченко:
-- Когда занимались ураном в Краснокаменске, Кирилл Петрович Лященко рассказал удивительный случай из своей жизни… Он с конца сороковых курировал от главка Чарский район. Крепкий был мужик. Коренастый. Брови лохматые… Так вот его однажды вызвал к себе Берия. И при генералах спросил: «Как вы думаете, может рудник Мраморный быть перспективным?» Лященко с ходу ответил:
-- Как геолог, могу сказать, что предварительной разведки там не было, но то, что увидели в пройденных штольнях, показывает — наши ожидания не оправдываются. Силы необходимо перебрасывать на другие участки.

И тогда ему Берия заявляет: «Сейчас вы пойдете вон в ту комнату, и у вас будет два часа времени. Потом вы подпишете то, что сейчас сказали. Хорошо еще раз подумайте…» Через два часа, минута в минуту, его вызвали. Берия спросил:
-- Подумали?
-- Подумал… Закрывать нужно этот рудник.
Берия пододвинул ему лист бумаги с отпечатанным текстом. Лященко взял ручку и подписал. Воцарилась длительная пауза. Лященко не выдержал и спросил: «Я свободен? Могу идти?» Берия оценивающе посмотрел на него и сказал: « Н-е-е-т… Вас сейчас отвезут домой. Но вы никуда не должны выходить. Неделя вам дается на дополнительные раздумья. Хорошо еще раз подумайте».
Через неделю за Лященко приехали. В сопровождении двух человек вновь привели в кабинет Берии. Вдоль стены стояли несколько генералов. Берия встретил его словами: «Вы не передумали? Не отказываетесь от вашей подписи?!» Лященко тихим голосом сказал: «Лаврентий Павлович, я все хорошо обдумал. От подписи не отказываюсь…» Берия молча пошел в глубь кабинета. Открыл сейф. И пока он что-то там искал, все смотрели ему в спину… Из сейфа он достал орден Ленина. И, вручая его Лященко, сказал: «За мужество в геологии! Все. Вот теперь вы… сво-бод-ны».
Борис Хоментовский, главный геолог уранового комбината в Краснокаменске, рассказал Зенченко, потом иногда посмеивался над Лященко: «Ты уж признайся, Кирилл Петрович, что главной наградой для тебя тогда стал не орден, а то, что тебя не посадили…»
Примечательно, что никто не был наказан. Геологов, открывших несуществовавшее «месторождение», поощрили огромными премиями по 50 тысяч рублей. А правдивое заключение Анны Теремецкой так и осталось без огласки. Хотя это был верный диагноз компетентного специалиста, на основании которого можно было сохранить миллионы рублей и загубленные человеческие жизни. Но Берия знал, что ее молчание на десятилетия обеспечено «особой папкой» -- подпиской о неразглашении по высшей форме секретности.
И это был не единичный случай. Только в Сибири еще минимум три урановых рудника оказались с нулевым результатом. Один -- в Якутии, и два -- в Красноярском крае.
В декабре 1949 года на основании постановления Совмина № 5745-2163 сс/оп «в целях немедленной организации промышленной добычи свинца» на Таймыре был создан секретный лагерь. И точно так же масштабные работы начались без элементарных поисковых и геолого-разведочных работ.
На доставке грузов был задействован почти весь ледокольный флот и арктическая авиация. Но никакого уранового месторождения там не было. Через полтора года все работы в тундре прекратили. Штольни взорвали, весь продуктовый запас сравняли с землей. И опять все оказалось под грифом «Особая папка». Ширма сверхсекретности стала для Берии удобной формой сокрытия преступлений и создания образа выдающегося и непогрешимого руководителя.
Только теперь стало известно, что еще в конце 1945 года академик Петр Капица в письме Сталину просил освободить его от участия в руководящем органе атомного проекта: «…товарищи Берия, Маленков, Вознесенский ведут себя в Особом Комитете как сверхчеловеки. В особенности, тов. Берия... У тов. Берия основная слабость в том, что дирижер должен не только махать палочкой, но и понимать партитуру. С этим у Берии слабо...»
Дальнейшая судьба Капицы известна: его просьбу «удовлетворили» в значительно большей степени, чем он просил. Будущего лауреата Нобелевской премии лишили всех занимаемых должностей и вообще оставили не у дел. Услужливость всегда ценилась властью больше, чем порядочность и профессионализм.
ГЛАВНАЯ ТАЙНА

Ликвидировать Борлаг начали по распоряжению № 211 МВД СССР в начале 1951 года. Основную часть заключенных вывезли отсюда на урановые объекты: рудники под Ленинабадом и в Челябинск-40. «Освободившихся заключенных в количестве 752 человека» на самом деле не освободили, а отправили в лагерь строительства № 16, на станцию Китой. Туда же доставили и тех, кто обрел
«волю» через «сталинские вахты». Около 700 человек должны были остаться на месте для использования «по особому распоряжению». Их судьба не известна.
Это был период, когда в полную силу закрутилось адское колесо уранового ГУЛАГа. И заложником становился каждый, кто в него попадал.
Не стали свободными и спецпереселенцы (в основном -- советские немцы), их повезли на новые стройки Сибири и Средней Азии. Вольнонаемные итээровцы поступили в распоряжение урановых геологических экспедиций. Иван Куделя до пенсии работал в засекреченной Сосновгеологии. Любовь Пахарькова навсегда рассталась с московской пропиской. Ее, как и других альпинистов, распределили по закрытым городам. Все они, помимо своей воли, оказались под пристальным надзором системы.
Оставалась нераскрытой только главная тайна -- вклад рудника Мраморный в создание первых советских атомных бомб. Неожиданно помог все тот же Зенченко. Не так давно он, вместе с другими специалистами, готовил к изданию «Историю создания сырьевой базы урана СССР». И хотя одиннадцатитомник так и остался под грифом «Для служебного пользования», но интересовавшая цифра перестала быть «неразглашаемой».
-- Там очень мало добыли, -- сказал Зенченко. — Одну тонну двести килограммов чистого металла.
Получается, что это только одна сотая необходимой загрузки уранового реактора. Наверное, и судьба Борлага -- тоже лишь одна сотая часть драматической истории создания атомного щита Советского Союза.
Всего лишь одна сотая