1928 г.р., жительница г. Томска. 

Рассказ о жизни семьи в Кривошеинском районе Томской области. Рассказ о арестах «по линии НКВД», в том числе в селе Белосток Кривошеинского района, где проживал дядя- Гелбутовский Марьян (расстрелян в 1938 г.)  

Запись сделана студенткой ТСХИ Д. Пусевой в 2014 г.в рамках проекта «Как мы жили» (воспоминания и устные свидетельства томских крестьян).

Текст аудиовоспоминания:

Я родилась в Томской области село Кривошеино. Там я, значит, пошла в первый класс. Родилась 1928 году 6 декабря. Ну, там я подросла маленечко со взросленькими старше меня дружила, ходили на каток. У нас там большой хороший каток был, катались на саночках и даже на санях, сани с фермы привозили мальчики. Сани большие огромные, в которых лошадей запрягали, и вот мы на этих санях с горы катались, ну и бегали как все дети в зимнее время. Родители работали,  мама ухаживала за кроликами, там же уже колхоз был, в колхозе ухаживала за кроликами, а папа кузнецом в кузнеце, все железо для колхоза он все готовил самостоятельно, там специально кузница была и вот он, значит, работал кузнецом: подковы коням делал и сам их подковывал этих лошадей. Дом у нас большой был, потому что у нас уже ребятишек много было, я то самая младшая, а у меня сестренки то. Самая старшая сестра была десятого года Альбина, потом Валя с четырнадцатого года, ну, в общем, всех детей было восемь, двое умерло, девочка, Розалия умерла, и мальчик Коля умер. Ну, я самая последняя была,  родилась в 1928 году 6 декабря. Семья большая конечно была, дом отец сам построил, большой дом был, конечно, потому что …ну а печи как в деревни, и печь русская была, и комната и кухня и коридорчик и все было вообще.  Сенки, называли сенки, большие были, там все засолы всякие были зимние, ну погреб  хороший был, где хранились все овощи, огород большой был. Около нашего дома  было озерко небольшое называлось Чертова ямка, а через это озерко  была лесина упавшая она упала и через эту лесину ходили . Ну вот в детстве нас все пугали не ходите там по этой деревянной потому что она уже сгнила туда-сюда. Озеро так называлось, потому что старые люди говорили не ходите здесь, здесь выходит русалка с воды садится на это бревно, которое упало, и она расчесывает себе волосы. Гребенка у нее была красного цвета. Дескать, вот так вот нас пугали так, чтоб мы там не лазали, вот такая, вот история была. В школу пошла я ну в первый класс, как обычно пошла. Восемь классов отучилась, а потом уже пошла в техникум  учиться, в техникум в томский  на обрубе 10 техникум общественного питания три года училась, на практику ездила в Алмата у нас была практика назначена, вот в Алмата значит целый месяц, с подружкой ездили с Валей Сыроваткиной. там целый месяц практику проводили, и в кухне проводили и в кондитерском, в кондитерском цеху мы самостоятельно делали пряники ну в сахарном растворе, глазированные пряники, долго готовили их. Ну а в кухне все и щи, и борщи делали, и котлеты, и рыбу жарили, все, что надо было-все делали. Соусы готовили все то, что нужно было для продукции такой кухонной. Вот. Ну, когда маленькие были, всяко одевались: платешки были, кофточки были, кофточка с юбочкой. Сразу когда маленькая была мама все шила она умела шить, машинка была у нас zinger,мы ее даже и сюда привозили, но мы ее потом отдали внуку Белоносову, она и до сих пор живая эта машинка zinger,старинная машинка. Платешки всякие были, конечно, сразу какие деревенские платешки шили со всяких, были материалы такие как ну сейчас то нету крепкие такие ,грубо сделанные, вот с них платья шили. я помню одно платешко носила .а вот танцы то когда мы в школе учились ,конечно, в шестом, в седьмом классе с подружкой. У меня подружка была уже Таня, Татьяна и вот мы с ней, она очень хорошо танцевала, водила вальс, фокстрот. И всегда она ко мне подбегала и меня брала, она выше меня на голову целую, была и вот она, мы с ней танцевали, ну и мальчишки там танцевали ну а, в общем-то, и с ней танцевала всякие танцы. Когда школа уже заканчивалась, в летнее время, в школьном возрасте, в огороде занимались с родителями, что мама скажет, то вместе делали. Капали грядки, грядки хорошо делали красивые, чтоб были ровненькие такие все. Садили, садили и лук, и чеснок садили, морковочку сеяли  это уже примерно мама нам разрешала это делать   вес показывала, как надо делать, как надо садить да все. Потом уже и картошку садили, подсолнухов много садили в огороде по одну сторону, по другую потом уже. Семечки подсолнечные уже свои были, не покупали, потому что денег то, шибко не было, а все садили. И все было. Дорогие деньги то были тогда. Ой, 50 копеек это вообще надо работать, сколько за них. Ну а что еще сказать? праздники отмечали взрослые, а мы около них бегали, примерно, на улице делали столы длинные и общим, сколько в деревни жило колхоз, колхозники и общие столы делали такие и вроде вечера такие были ,колхозные. Когда все поставят, посеют на полях, тогда делали общие вроде и когда уберут весь урожай, вот тогда тоже делали такие столы, гулянки вроде были деревенские. Ну и мы так же бегали туда-сюда.

В каком классе это я была? Когда четыре класса кончила, да. Десять, одиннадцатый год мне было, война началась. Вот. Мы как раз с девчонками, с девочками  со своего класса, в летнее время, по среди дороги прямо (ну вот по улице по одной идут дома, вот как здесь примерно), а по средине, значит, там ведь асфальта же не было, ни не че, просто дорога земелька, песочек. И вот мы бегали-бегали, кружились, потом смотрим (это моя память, так и осталось), смотрим небо прямо как огонь горит, вот примерно вот так, вот, в этой стороне, прям небо все красное-красное. Мы испугались, девчонки говорят: “Ой, пойдем мамам своим скажем! Чтоб посмотрели. Что-то случилось”. Но мы-то кто дальше жил уже по улице не бежали, а которые напротив бежали (где мы бегали - то). Они по выходили, взрослые, и говорят  “Ой, ой, это что такое случилось, что такое? Громушка, какое будет? Или молния?”. Ну, вообще озарило все прямо, вот, страшно поглядеть было. Ну а нам страшно было в таком возрасте. И на утро, на утро уже радио сообщает, что началась война. О, видел как. Зарево осветило небушко ,это где-то уже были такие, над Польшей там выстрелы, да все это, огромные, раскаленные, и отражение было на небушке такое вот. И началась война, 22 июня. Так и сообщение было по радио везде. Вот тут-то горе уже пошло, конечно. Кто живой, кто взрослый уже был, всех на фронт брали, всех провожали на фронт, плакали. Господи, мы ведь дети, плакали. А че не плакать? Плакали. Все кричали. Все. Какие братовья у всех были, у кого родители молоденькие. У меня папу не брали потому, что он уже в годах был, его на фронт не взяли, на войну, он на войну не ходил, папа. Он на Германскую войну ходил, с Германской войны он вернулся, уже трое детей было у него: это Альбина, Владя и Енина, вот, трое было, он с Германской войны пришел. А на эту войну уже он не пошел, его не брали в таком возрасте. Ну, в общем вот так вот. Я это запомнила на всю жизнь, значит. Вот с девчонками с этими, ну и девушки сейчас то уже по выросли все, такие же, как и я старые, которые по умирали. Во время войны. Вовремя войны жилось как? Сразу-то пока вроде это, а потом то уже хуже и хуже, уже все еще дороже стало. Все экономнее, уже и хлебушка как надо не ели досыта, а кусочек только вот. Сейчас кусочек хлеба едим, чтобы здоровье было, а тогда не смотрели на это,  хлеба только  и было то. Картошка выручала, капуста, картошка огородная, брюква, турнепс. Сейчас и брюквы не этой сладкой. Ну, а потом-то, я когда уже в четвертый класс пошла, в нашей деревне не было пятого класса, три километра надо было ходить в другую деревню, где была школа. И вот мы ходили. Все брюкву вырвем, а брюква большая такая, сладкая такая, просто даже сейчас я не знаю что сказать, такого нет, ну вот морковь хорошая была, а мы брюкву, она белая, сочная. Брюкву возьмем эту, все девчонки рвали в огородах своих и идем, пока доходим до своей школы эту брюкву съедаем, а она большая вообще-то была. Вот на что-то похожа, что сказать я даже не знаю вам, какой пример привести. Ну да, как редька, сладкая, да, больше редьки она росла ,такие же листья все. Брюква называлась. Весной то хорошо ходили в школу, а зимой то одеваться надо было теплее, одевались теплее и все ровно ходили.  Не кто нас не возил не что. Три километра до Кривошеино. Это как раз года такие были, страшные, это у нас учитель был, Сергей Осипович, в третьем классе, его как врага народа забрали. Вот в тот год забирали всех людей, которые вроде как, что-то не правильное делали  для Советского Союза, и их всех как врагов народа собирали, в то время. Всех подряд не разбераюче кто-где работал хорошо или как. Брали как врагов народа. Это Сталин так выделывал чудеса. У меня где-то даже и фотокарточка была такая где и школьные учителя наши были. Вот такое дело было. В одной деревне, где когда-то наши все жили. Я вообще-то полячка. Гелбутовская у меня фамилия .Гел-бу-тов-ская, вот с чего надо было с начинать вам говорить . Полячка была. И вот в этой деревне в Белостоке, вот они и сейчас есть Белосток Кривошеенского района Томской области, там примерно вообще все мужчин, и старых, и молодых, всех забрали как врагов народа, остались только одни женщины и такие маленькие поцанишки. А остальных всех взяли, подряд, ночью. Ночью ходили с Кривошеино, с района, приезжали милиция всякая разная, НВД и вот они с самого начала деревни и по всей деревни обошли и всех собрали. Вот, ночью, ночью это все они собрали. И этапом, назывался этап, этапом гнали до Томска, этапом. А потом в Томске, здесь распределяли, кого-куда. Кого в Новосибирск этапом, кого как. А наши Белостоцкие все попали уже отсюда, каким образом не знаю я тоже наверно, где на лошадях возили, видимо, где как на Колыму их отправили. И на Колыме они там землю долбили, делали дорогу там все это в общем, как заключенные были, как заключенные были, а потом когда они все отстроили там, на Камчатке на этой, на Колыме, Колыма называлась вот ну она и сейчас есть, ну только по-другому, вот. Посадили их на судно, баржа называлась и сейчас называется баржа, пароход идет, а сзади тянет себе, еще называлась баржа. В эту баржу посадили всех, посадку сделали этим заключенным нашим, врагов народа, в океан отвезли, пароход отвез их, отцепил и потопил их в этой штуке. Там свидетель, когда возвращался, один Адольф, ну и это, все: «Почему ты остался, а всех потопили там?». А он говорит: «Потому что у меня имя было Адольф, как Адольф Гитлер». Имя его, вот поэтому он такой пришел Белявских фамилия его, пришел такой худой, тощенький, и в этот Белосток, ну он прямо месяц какой-то прожил и умер он. Не знаю, как он дошел только, ну всякими путями, добирался, как мог, скрывался и поездом где, где на крышу лазили, поезд идет, а их же не пускают, они, где за что зацепятся и держались, всяко-разно было. Страшно, такая жизнь была безобразная. Вообще то, вот так вот этот момент, как врагов народа подсобрали всех. И тут всех собирали, кто не угодные им был. Вот, вот тот год был. Страшно, вот после этого война началась. Людей, как врагов народа забрали, а потом, в сороковых годах уже это уже война пошла вот. Очистки не выкидывали, да чистили картошку, мыли картошку, вот достанет мать из подполья картошку перемоет ведро чисто пречисто, очищает скорлупку не вбрасывает, скорлупку эту, кожуру сушат в печи, печи большие были, в печах противня такие  железные были все высушивали, а потом на стол у кого какое. У нас была чугунная, такая ступка назывался, ступка чугунная, ступка и пестик чугунный такой  был. И вот здесь значит, ее долбили всю, как муку делали, а потом просеивали, крошки эти большие еще второй раз проталкивали, а с этой уже как мука получалась, с этих очистков добавляли, когда хлеб  стряпали. Мука была ее не много, а семья большая и все так делали в деревне, это самое, и добавляли эти картофельные отчистки, уже мука просеянная, ложали ее в муку и делали хлеб, хлеб пекли, хлеб черный был, получался от этих очистков. Ну, ели нормально со щами, с борщами, тогда борщи все время варили, свекла, морковь, капуста, это первое питание было. Это сейчас что-то туда-сюда, а тогда не разбирались, суп простой как-то редко щи, борщ. Капусту бочками солили, большие бочки были. Сейчас вот огород поливаем,  бочки вон какие, железные, тогда деревянные были такие бочки сделанные, так капусту солили именно в этих бочках деревянных. Вот закладывались, спускались в погреб, погреба большие были, туда ставили эти бочки, закатывались, и полны бочки, этой капусты насаливали. Огурцов салили на всю зиму, все было своё, конечно, потому что денег негде было взять шибко то, да и в колхозе деньги то и не платили, какие там, в колхозе деньги, да никакие. Продадим муки маленько, делали, так вот к этой муке добавляли очистки картофельные. Зарплату так вот и платили, муку давали, овёс, потому что надо было это муку тоже за деньги, деньги  то это, название только было денег. Вот, сами все делали, а это на производствах, которые в городах жили, на заводах работали все, вот там деньги платили, вот. А в колхозе, какие деньги, какие деньги, никакие. За труда дни вот эти вот давали и все, муку, овёс там, зерно, пшеницу. Вот, а потом уже сами кур держали, кур по много держали, уток держали наши родители, мои и уток и кур. Вот. Кроликов, кролики в колхозе, ухаживала мама и у нас было кроликов полно, целая, вот такое помещение как вот это у меня зал мой, тут были кролики такие полки рядами и эти стояли отдельно, кролики так не ходили, а вот именно каждый имел свою загородку кролику. Они деликатные между прочем кролики. Ну, вот мясо всю зиму было, или корову убьёт, или телку там, или овечку и кролика. Мяса сколько хочешь столико ешь, на всю зиму хватало, конечно. Все запасали. Интересная вообще то жизнь была, очень даже интересная. Что говорить-то. Хлеб черный был, ну а его много не надо, что его много съешь? ну ломтик съешь и все с борщом. Коров держали, молоко хорошее было, сметаны много было, э тот борщ и сметана пойдет, и так еще чего. Еды много было, голодные не седели, а всегда удовлетворены были этим, потому что все свое хозяйство было, вот и мясо и молоко. Молоко потом в колхоз сдавали, кто держит там одну, две, три коровы, значит больше сдает, ну это самое. И жирность  писали, в колхоз понесут, там есть специальные такие приборы узнают, сколько жирности молока 3.5, хорошо, что бы 4, 4и4,это хорошее молоко, тогда его уже меньше надо было сдавать, это обязательно было, закон такой был сдавать молоко в государство. Обязательно, раз ты корову держишь, значит, молоко ты должен сдавать и чтоб жирность была хорошая, чтоб как масло пошло им. Яички сдавали, яйца куры нанесут, семья большая все съедает, а все ровно она в долг тогда берут, у кого и все ровно сдают. Всё ровно сдавать надо было, понимаешь что получалось. Сдавали, с коровы молоко сдавали, свинью примерно заколют, заколют свинью, мясо сами едим или продает, как кто умел, так и жил, как умел владеть хозяйством своим таким, вот, а другие по-другому, значит. Шкуру, которую обдирали, значит, смолить, ну обжигать щетину, не разрешали, одно время. Штраф платили, у кого кто так будет делать, так ее потом стали сдавать, такой закон получился: имеешь свинью, заколол, не заколол, где хочешь, бери эту шкуру, а сдай в государство, государство такое, закон такой был. Сдай обязательно свинячью шкуру. Крадче уезжали далеко в Тайгу их там смоли, чтоб вкуснее сало было, сало было вкуснее со шкурочкой вот, ну это знаешь кто, как ловили так, доказывали друг на друга, кто лучше жил, больше имел,  хозяйство значит, а беднее которые,  доказывали, в общем, такое безобразие было между прочем, вот так. Это значит шкуру, корову заколешь, надо шкуру сдать, свинью заколешь, шкуру надо сдать, корову держишь, молоко надо сдать и молоко не так как это, а надо что бы и как масло вроде пошло оно,  жирность была, чтоб большая. Кур держишь, яички надо сдать, все, все надо сдавать было в колхоз, в совхоз. Ну, в общем, житья не давали большого, чтобы это, богатство какое то создавалось. Ну, все ровно жили, жили, еды было достаточно, но а потом то уже лучше стало, уже где что продадут, накопят, все продадут и уже деньги есть, уже отец поедет в город, купит там какие то товары купит, обновы чтобы шить. Уже не стали шить с плохого материала, а с хорошего стали.  Уже мы взрослые пошли. Господи, я примерно в техникуме училась ну у меня, конечно, были платьишки хорошие, потому что у меня сестренки были, они новые, а с ихнего мне перешивали. У меня все были наряды нормальные, вот. Ну а денег не было так чтобы это самое, а такое время было, карточки были, уже тут пошло война. Карточки на каждого 200 грамм хлебы получить, 200 грамм, два ломтика. Кирпичик такой не большой, вот два ломтика хлеба,  значит, я должна получить на этот талончик. Крупу так же получали. Вот мы отзанимаемся в классе, все уже у нас кончилось занятие, пошли в магазин, на Обрубе техникум был, а на углу магазинчик был, так вот как примерно Роза Люксембург проходит, улица Обруб и Розы Люксембург и на этом углу был магазин, вот значит, в этом магазине мы отоваривались этими талонами. Вот, если потеряешь, значит без хлеба останется. Все вот берегли все. Ну а мы с девчонками это, которые в общежитии живут, эти талоны остаются, все равно получают эти талончики, ну это самое. Я в общежитии немножко пожила, на Октябрьской. Вот где церковь на Октябрьской, не доходя до этой церкви, по Октябрьской по правой стороне, наше общежитие было, двухэтажное, оно, по-моему, до сих пор там стоит. Мы по шесть девочек в комнате жили, по шесть девочек, да, а отопление было, женщина к нам приходила, топила печи, обогреватель вот такой был, и на первом этаже, и на втором этаже. Девчонки еще учились с Черемошки, две татарочки, ну и я с ними уже, только в другой группе, и я с ними тогда познакомилась, и я с ними тогда уже на Черемошку ходила, с Обруба. Шесть уроков пройдет и мы на Черемошку идем, у меня там сестра жила на Черемошки, и вот мы пешком идем на Черемошку, а тогда до линии доходим, а потом от линии, там не по правой, не по левой стороне не было ни какой жилья, просто болото, болотистое  место. И вот, наброшенные такие с черемухи прутья, дорога такая, если на лошади ехать, значит, что бы не проваливаливались  колеса, ну, а пешком то нам хорошо, мы, значит, пройдем  и опять же там был мостик еще, через Ушайку, река называлась Ушайка, вот через мостик пройдем,  им девчонкам татарочкам на лево нужно было идти, а мне на право. В дома, в казенные, там сестра жила, вот ночью, ночью, господи. А потом я, вообще то, познакомилась с милиционером, а милиционер был Димка Петлин, он милиционер на лошади, объезжал участки все, так он тогда, техникум закончится у меня занятия, он уже знает, он уже подъезжает, я сажусь с ним рядом, на лошадь, верхом и с ним в Черемошку, он в Черемошки живет, значит, и я туда же. Вот так вон меня возил. Тогда уже легче было дело. А сестра у меня там жила, с тетей Ниной, вот тетя Нина работала в то время, страшное, в пекарне. И вот она хлебушка давала всегда. Всегда хлебушка давала, значит, булку это тоже кратче, булку вынесет хлеба вот ага, ну вот неси своим девчонкам, которые живут в общежитии. Ну и коль тогда я и общежитие не бросала и на Черемошку и в общежитие, ну и вот другой раз я им гостинцы принесу от сестры от своей. Ой, Господи. Вот, а она это в пекарне работала на Черемошки. Жила и у нее уже сыночка был, умер сынок потом. Светочка девочка была,  тоже умерла. Как то умерла, в военные годы как то получилось, что она умерла и та и другая. Я техникум закончила, потом назначение, практику это когда мы прошли все, потом уже последний год отучились мы и направление дали кому где, мне и подруге моей Валя Сароваткина, подружка была и я Мария Гелбутовская. Ой, Господи. В город нас, в общем, кто, где попал, где в какой город отвезли. Ну, мне пришлось  на Восток, с подружками поехали на Восток в Хабаровск, в город Хабаровск, в Хабаровск назначены были с подружкой мы приехали в Хабаровск, на станцию приехали, значит все,  ну нас тут дома так провожали и сестренка моя и ее родители провожали, все нормально было так. Вот, в Хабаровске, значит, на вокзале мы остановились, ну поглядели, туда- сюда. Зашли, там, где распределение идет, ну не в самом Хабаровске, а где-то еще они посылают. Ну вот, в Хабаровск не нужно им вроде поваров, и они отправляют по другим. Ну и вот, нас направили на Восток дальше. Поехали мы, поездом ехали, поездом ехали, четверо суток, по-моему ехали. У меня остановка получилась, Бохан, Бурея, а у нее Архара. Бурея и Архара. По железной дороги, в направление к Владивостоку. Мы ехали, вот четверо суток, там такие туннели пока ехали, туннели,  мы считали, сколько этих туннелей проехали, сорок две туннели. А сейчас их больше уже, прибавилось, под землей, это железная дорога идет, а сверху все закрыто, как заходит поезд. Ну, в общем, мы доехали, ну мы не далеко. Я в Бурее остановилось, три года работала там, а она Архара. НУ, мы, конечно, там весело жили хорошо, у нее хорошо было и у меня хорошо, все нормально. С подружками познакомились, с ребятами познакомились, там которые жили, в этом поселке, с теме. Ну, так, вот. Ну, а порядок такой был, три года отрабатываешь, ну, хочешь дальше работать, работай, пожалуйста. А нет, значит, уезжай, только три года обязательно надо было отработать государству, государству надо, что нас учили в техникуме, мы должны три года отработать, там, где направили нас. А девчонки везде поразъехались, и дальше нас поехали и, которые даже и в Москву назначили даже. Ну, в Москву назначили круглых пятёрочников, отличников. в Москву, в Ленинград, только с отличными отметками, а у нас всякие же ведь были и хорошие, и посредственные, так что это самое, мы не сопротивлялись, мы примерно с подружкой так и хотели в Хабаровск, мы думали мы в Хабаровске останемся и тут уже ближе. А нас Хабаровск отправил дальше туда и вот мы это самое и поехали. И поехали, да.  Ехали мы, ой, по такой дороге, ой, все не расскажешь. Я уж половину забыла. А потом я к родителям приехала, конечно,  все приехала. А школьный у меня друг то тут был, школьная любовь была, вот за школьную любовь и вышла замуж, уже, когда вернулась. Родила сына. Он шофером был. Он шофером был, на первом Томске работал шофером. А когда я уже приехала, значит, это самое он говорит: «На Почтовый поедим». Ну, пожалуйста, на Почтовый, не будем же мы все время около родителей. На Почтовый поехали, вот на Почтовом я там и родила Володю, сыночку и забеременела Эльвирой. А потом каким то образом, я вообще-то это самое не знаю, мы снова вернулись в Кривошеино, где папа с мамой жили. Они вдвоем только теперь уже жили. Эти все сестры уехали в Томск, они все в Томске жили, Царство им небесное всем. А мы там тогда стали жить. А он еще остался здесь, шофером поработал, начальника повозил и снова покинул город, приехал к нам туда в Кривошеино. Построил дом, хороший большой. И комната и зал и прихожая, спальня, хороший большой дом был. Сейчас его вспоминаю «Купил, говорит поросёнка», вот поросенка держали. Огород большой был. Ну, а папа уже старый тоже был, конечно, у него лошадь была. Он все верхом. А жил далеко, от нас, где мы жили, уже и домик то наш был. Мы тут, а он там, вот на лошади верхом приедет, проведает нас. А Элла с Володей в кучке соберутся и сидят. В детский садик устроила я их, чтоб самой то поработать, а он ходил с недельку. «Не пойду больше в детский сад», «Почему не пойдешь?». А Эллу то я не отдавала в детский сад, а няньку наняла, девочка одна из деревни с Петухова, пришла, знакомые были родители, ага говорит: «Я у вас поживу и буду водиться, днем буду водиться, а вечером вы придете с работы, вы будите уже дома». А она учиться приехала не в дневной, а в вечернюю группу, чтоб только вечером заниматься. Ну, вот она у нас так жила. А Володя говорит: «Мама, я туда не пойду больше в детский садик, не пойду, и все! Вот не пойду!». Я говорю: «Почему не пойдешь?». «А меня посадили с мальчиком, есть мы только станем, а у него сопли висят зеленые, ну вот ей Богу, ни сколько не вру». Я говорю: «так ты скажи, это самое». «Не, не буду говорить и ходить не хочу. Вот не пойду и все!». Ну, уж тогда эта девочка с ними и водилась, днем с одним и с другим, а я в столовой работала, я тогда там заведующей там работала. В столовой, вот тоже тяжелая работ была, господи. А потом, прислал его парень, с которым в армии он служил, и сказал так хорошо там жить туда-сюда, он говорит «так хорошо там жить. Поехали?». Я говорю « Поедим» я не отказалась. В Бонах, назывался город, ну как - бы поселок. Поселок Бохан. Бурята там. Бурятская. Бурята там жили, они по-бурятски разговаривали, ни и по-русски и все. Туда мы уехали, а дом продали. Вот и поехали, значит, там три года мы прожили. Хорошо жили там туда-сюда. Потом он как- то приехал и говорит, а я работала в буфете, буфетчицей и заведующей, вот. «Ну, это дело твое я говорю, а почему поедем то? У нас все хорошо, и квартира то, и так же и огород, и все по-деревенски », а он« НА Байкал поедим, все я уже договорился, все едим». Он сматывается  и уезжает на Байкал, ну а я там пока все прибирала, все убирала, прошел один день, два, три, четыре, он приехал за мной. И на Байкал уехали, в Листвянку. Сейчас в Листвянке, на Байкале, как раз от Иркутска первая Байкал, и там это под гору страшная дорога была вообще, да она и сейчас  такая же страшная, около самого Байкала. Там огонь принесут, вот не знаю когда они принесут, ну, наверное, сегодня - завтра, олимпийский и на дно Байкала поставят в Листвянке, на берегу Листвянки, сегодня так даже сказали, сегодня у меня включен был телевизор. На дно, одежда там, на дно спускаться будут . и это самое, в Листвянке мы жили, тоже мы там три года прожили. Работали, Эллочка в школу уже ходила, и Володя уже ходил. Все нормально было. И столовая не далеко была, и школа рядом и столовая, там все по одной стороне, а по другой стороне Байкал, проходит улица, и все асфальтировано, все красиво, широкая улица и ресторан, и столовая, и школа здесь и все. А по другой  стороне Байкал. Как начнет волны хлестать, так в 5-6 вышины, эти волны захлестывает. Ага, ну это вот все, так. Он говорит: «Вам не надоело здесь, возле Байкала? А мне говорит, надоело». Это муж меня так, распоряжался. «Поедим.» , ой Господи, как его название то. Вот оттуда вот уже мы приехали, обратно сюда, в Томск, в город.  Ой, Господи. Ну, в общем, с Байкала, железной дороги там нет никакой с Байкала. Поездов тоже нет. Железной дороги нет туда. Только самолетом лететь надо. Ну, я на самолет, какие тряпочки были, свернула все, а там за три года, что мы покупали, деньги у нас все пропали, потому что все по раздавали опять, соседям, туда-сюда. Это самое, продавать мы уже ничего не продавали, да никто и не покупал уже, потому что люди живут же, уже у всех все есть. Вот все как гостинцы по раздавали опять и поехали. У Брюмрика там, у Брюмрика , а это где Господи, Бодайбо, там были Ленские расстрелы, в этом Бодайбо. Там такой бюст большой Ленина стоит, огорожено такими цепями, красивыми. Могила его это как вроде туда-сюда, и скалы, горы. Горы по одну сторону и по другую, там Ленские расстрелы были. Люди, которые находили там, в заключениях, отбывали сроки там, вот их расстреляли. Ленские расстрелы вроде такое это, чтоб с ними не возиться с этими заключенными. Расстрелы, ну,  в общем, там такое место, хорошо сделанное конечно для памятника. И там немецкие шахты были золотые, там золотые прииска, вот, драга там, проходит речушка такая. На речушке вроде пароходика такого, как баржа, называлась драга. И там промывали золото. Золото по этой реке, вот. Ну и гараж большой был, немецкие же там ворота, по немецки сделаны, железные там скованные. Так они и до сих пор там стоят и гараж там все. Ну а мой как шофер, так ему нравилось это все. Ну и рядом столовая, пожалуйста, работай Мария Николаевна, я там работала. А ребятишки, это что получалось, шахты эти были, копанное это все, господи, я на рабату, с работы прибегаю, а Элла говорит: «мы уже сколько этих! Лазали» лазают они там, в шахтах, я говорю: «Там обсыплется что-нибудь! »боялась без конца, «ни что! Мы с одной выпрыгнем в другую». Это давно, значит, уже, там, теперь уже нету этих, которые добывали золото, а это уже по реке другие, а там это, вот, так. А Володя говорит: « а мы думали, мы еще там что-нибудь найдем, золото какое-нибудь », я говорю «Конечно, для нас и оставили там». Ну, в общем, такое место было, страшно для детей, конечно, что говорить то, господи.  Ну, а настроили, конечно, дома настроили квартиры, пожалуйста, приезжай и живи, вот как вот. Ну, общий дом был, общий дом, трех этажей был, мы на первом этаже был, на первом этаже, так мне удобней было. Вот. Новые, построенные, конечно. Школа была ну, наверное, километра два, где Элла ходила в школу, и Володя. Здесь не было школы в вот этом участке там все, потому что поразрыто этими. Так она помнит хорошо, очень даже хорошо помнит, первый, второй, третий, четвертый, пятый класс, по-моему, был, она суда приехала уже в пяты класс. В пятый или шестой, в пятый, по-моему. Главное от туда стал собираться да говорит: «все, я сегодня не выхожу на работу, сдаю все и поедим в Казахстан». Это понимаешь че надо ехать в Казахстан. Я ему говорю: « да ты что с ума сошел?», «У меня там хороший друг, с которым еще в армии! ». Я ему говорю: «так которых, ты служил с которыми, так ты всех объездил. Так еще и в Казахстане есть?». Там хорошо, он хвалит, хорошо жить. Я говорю: «нам и здесь не плохо, привыкли уже все. Нормально! ». Нет, поедим! Вот там, значит, идет речка, речушка, не большая, ну она видимо, раз это пароход шел значит большая. С этой речки выезжаем, идет река. Нет, я уже не поехала в Казахстан, я здесь осталась. Ну, в общем, Лена река там, Енисей, большие идут две, Красноярск вот там проходит эта дорога, река. На одном пароходе ехали, потом пересели на другой пароход, ехать. И вот Красноярск, значит, проехали и у них мост большой уже от Красноярска по реке, по этой, я забыла, как уже называть ее эту речку.  Кругом объехали и снова в Томск приехали, на Черемошку приехали. Уже не поехали в района, а сюда на Черемошку, к сестре, к моей к которой, вот, ходили всё. Вот у сестры и остановились.  А он уже все: «я поехал в Казахстан, пришлю тебе известие и тебя буду встречать». Я говорю: «Ни чего ты мне не пиши, я туда не поеду в Казахстан, не поеду!» вот он уехал, там устроился на работу шофером-буфетчик, в общем шофер возил там всякие эти, то что можно продавать, вот он так и работал там. Пишет что шибко хорошо все, нормально там, значит.  Я не поеду. А сестра мне Нина и говорит «не ездей, не ездей! Он кружится. Ему все там служил, там служил , там служил парень и всех пообъездил и ты тоже с ним, ребят всех. » . а в школу же надо, надо в школу идти ребятам, а их же не примут в школу, рас нету не какой прописки, ничего что они тутошние. А у нас на Черемошки, моей сестры, ни этой у которой мы остановились, а другой, мужа брат родной, Белоносов в школе, директор школы, он и учитель, и директор школы. Он говорит: «на а что сделать с вами? Пускай ходят, ходят пускай в школу»  вот, вот, их приняли в школу и они в школу там ходили. А потом когда я уже сказала что я не поеду окончательно, все. Тогда он уже приехал к нам, приехал к нам, встретил с этого, с Тимирязево мужчину, он кривошеинский, там вот где мы жили раньше. Он и говорит: « Господи там, в Тимирязево купить, продают же, туда-сюда». Он его взял сюда, поводил его  это, где что. И приехал. « Поедим, там мне уже подсказали, где что купить, ага». А купить значит вот где-то по этой улице, туда дальше еще есть, дома продавались. Я говорю « Господи, в Тайгу привез! Я боюсь до смертушки! Ты что? Я не могу». Он говорит: « Ну, вот тут, вот еще ». Я говорю « ну, хорошо!». Потому что через дорогу здесь школа, ребятишкам хоть не по лесу ходить, вот. Там хороший вообще-то дом был, можно было купить, а я из-за этого и не пошла туда, что школа рядом и детям не по Тайге, я по Тайге боялась ходить, в такой Тайге жить, господи, боже мой. Ну, все. Купили, значит, ребятишек привезли сюда. Багаж у нас на Первом Томске лежал в багажнике, которые тряпки то все у меня. Они даже к этому, к асфальту приморозились. Да, на одном месте лежала большая посылка такая. И школа вот рядом, школа и хорошо детям будет, и все, и я осталась довольная. Вот, он с ребятишками пошел в школу, туда-суда, и говорит: « Мне понравилось ». только говорит: «мне не понравилась » эта, не учитель, а эта, завидущая, как же ее звали то я забыла. Ну не директор школы, завуч, вот. Завуч. Высоконькая она ростом была, завуч, я ее вот и не помню. Ага, надо же, платком каким-то накинулась и ходит! Да, ну хорошо, очень приятно. Дети, значит, вот, он их повел. Эльвиру и Володю. Ну, при говорит: « Ну, ни что, мне понравилось все, школа хорошая, большая, значит, они будут заниматься на первом этаже. Ну, мне только вот это не понравилось, что шалью она». Я говорю: «Ну, может у нее кофты теплой не было, они и шаль накинула ». Ну, все ровно, так учителю не положено. Ну, вот так вот и стали мы жить. А я то, что ж? На работу нужно. В ту столовую сходила на работу, там не требовалась, в той большой. Я думаю, господи, слава богу, слава богу, что не требуется, через такой лес ходить в столовую туда. Я тогда, значит, сюда пошла. А кто мне подсказал, что здесь еще есть? Вот я туда и пошла, в эту Тимирязевскую  в больницу, не в больницу, а в санаторий. Вот, в санатории то я и устроилась, все. А там в санатории, работала уже молодая женщина, молодая, можно даже девушкой назвать. Он ее увольняет, заведующей этот, Андрей Петрович, увольняет,а меня на ее место. Ну, всем не понравилось это положение, она, дескать, столько лет работает, а вы ее увольняете. А он говорит: « А я вот, принимаю нового, она как бригадир будет и старший будет, и за продукты будет отвечать и все на свете». Ну, вот так вот я и осталась здесь. Вот здесь работала, работала, где тяжело было, где как, ну, работала. Я сама, это самое.  Складик был не большой, я все таскала и мясо, пол туши сюда положат мне и я тащу в кухню, чтоб там подтаяло, разрубить, туда-сюда. Вообще кошмар, кошмар был, господи. А тогда  холодильников не было, тогда только такие были, это уж потом мы холодильник приобрели в столовой, а это все вот так вот, то в погреб таскали, то с погреба. Кошмар, работа была тяжелая, конечно тяжелая. А зимой снег, воду наливали, застывала слоями, застывала,  застывала, значит слоями и получался со льда, да. Там мясо хранили на этом льду, закрыто крышей, так специально делали. Погреба были, в погреба фляги спускали с молоком, со сметаной, все это. Такая тяжелая работа была. Ну, как-то мне под силу было, я все это вытворяла, делала все такое, вот так вот. И мясо. Ледник какой-то устраивали мы, а в погреб лед с реки долбили, ну, это рабочие делали, и  в погреб спускали, уже там холод был. Вот такая, вот история. Тут вам все разве расскажешь? Я уже половину, что и забыла, сказать вам. Нет,  не было машины у нас. Сам шофер, казенные машины были. Вот так вот я и жила. Я здесь долго проработала вообще-то, в санатории, а потом я в город переехала, в город, на Южной, на Южной, если вот вы знаете где. Вот, на Южной там столовая была, первый этаж и второй этаж здание. Вот, на Южной я и работала в столовой, на втором этаже, на первом там другая работала, а я на втором этаже, старший повар. Вначале здесь жила, от сюда ездила, автобус в шесть часов точно, четко. Я в четыре часа вставала, пока туда-сюда, уже на остановке сажусь и пошел. ДА от сюда ездила. А как же? Вот все, такие вот были чудеса у меня, да, я долго. Сколько я лет там проработала? Лет пять или шесть. В шесть часов утра вставала, не вставала, а уже на остановке была. Да. Так вот. Автобус первый и обратно вечером, ну я три дня работала, а три дня дома. Я как заведующая была. У нас как? Вот бригадир, я вот три дня отработаю за свою смену, другая была, три дня отрабатывала, вот так вот у нас было. Я три дня отработаю, как бригадир, домой отдыхать, отчет сделать, а другая там такая же, мы вдвоем. Я три дня отработаю, за свое отчитываюсь, а она за свое отчитывается.  Столовая хорошая, большая, на втором этаже. Ой, лестница одна, другая, бегом по лестнице бежишь, подъем , продукты привезут, в низу там  примешь, а кладовщица там, да кладовщик был специальный, все. Это студенческая столовая, была, хорошая столовая, очень даже, все было, разнообразие большое. И народу много было студентов. НА раздаче у нас четыре человека на раздаче работало, посудомойка была, как всегда везде. Кондитерский цех был хороший, потом выпекали, так у нас тестомесилка была. В школе то учились по восемь классов, они кончали, они уже не учились, милая моя, сыночка уже в армии был. Три года в армии тогда служили, он в Москве служил, Володя, ну не в самой Москве, я забыла, как называется там не далеко от Москвы, а Элла тоже уже. А она что? А она работала, в медицине, захотелось ей так, где опыты делают с мышами или с крысами, где опыты делают, в лаборатории. А потом она уже и уш