Королева (ур. Демидович) Таисия Александровна

Интервью записала Юлия Корнева. Фото: Юлия Корнева. 17 мая 2020 г.

Мои деды были арестованы в 30-х годах, и их семьи ехали сюда на Васюган уже без мужиков, одни с детьми. Бабушка рассказывала, что дед по отцовой линии так и не вернулся, пропал в тюрьмах. А по материнской линии дед вернулся через год. Выслали их из Омской области, потому что жили они чуть получше других. Везли их сначала на телегах через болото. Потом посадили на баржи и высаживали по берегам Васюгана. Наших высадили у деревни Старая Березовка. Тогда там были только остяцкие чумы.
Жили очень плохо, главное, хлеба не было. Умирало немало людей, потому что питались в основном зеленью. Правда, говорят, в Васюгане столько рыбы было, хоть ковшом черпай. Рыба-то есть, а охотников-рыбаков не было. Так что много умирало людей, как мне бабушка рассказывала, от кровавого поноса. Зелень, рыба, а хлеба нет. Хлеб только на будущий год привезли на семена. Но одни мои дедушка и бабушка все-таки выжили. По матери привезли они двух детей: 8 и 9 лет. По отцу бабушка приехала с тремя сыновьями. Вот так будущие мои родители там на Васюгане и выросли. В 40-м году они поженились в ноябре 41-го года родилась я. Отец потом ушел на фронт, вернулся только в 46-м году, помню, уже осень была. Я уже подросла.

От войны у меня самое сильное воспоминание — это то, что маму я практически не видела. Я ее настолько не видела, что однажды по деревне ехала повозка: лошадь и кошовка, а на ней сидела женщина. Мне показалось, что это мама. Я за этой кошовкой бегу, кричу: мама, мама… Но это была не она. Дело в том, что тех, кому было с кем оставлять детей, забирали на лесозаготовки или на лесосплав. Там моя мама всю войну и провела.

А первые слова, которые я начала осознавать из разговоров взрослых: фронт — война, война — фронт. Вот эти слова мне больше всего запомнились от того времени. В 46-м году отец вернулся. У него было еще два брата. Один брат погиб под Харьковом, а другой под Ленинградом. А отец остался живой... Помню, он привез нам с Шурой по платью. Платья были, наверное, атласные, они прямо светились. В доме все гуляли, а мы с Шуркой крутились в них. И привез пряники, таких пряников я больше в жизни не ела. Ароматные, вкусные. Мы тогда жили совсем бедно: конфет не было, сахара по пол-ложечки, и все, больше не просите. А тут пряники!

Вскоре отца избрали председателем колхоза, но не в Старой Березовке, а за семь километров от Березовки — в деревне Эзель-Чвор. Тогда вдоль Васюгана чуть ли не за каждым поворотом была деревня.

Сейчас Эзель-Чвора уже нет. Два года отец там поработал, и 4 сентября 1949 года его зверски убили. Было там расследование или не было - я не знаю. Мне еще восьми не было. Но помню, когда я уже в детдоме была, женщина-латышка, тогда там еще много сосланных было, подошла ко мне и сказала: знаешь, Тая, я точно знаю, кто его убил, и называет мне фамилию двух братьев. Эта семья во время войны в этом колхозе хозяйничала. А когда отец пришел на это место, люди стали говорить, что как Демидович пришел директором колхоза, так мы хоть что-то стали получать на трудодни. В общем, убили отца, и мама осталась с нами, с тремя девочками. Мне должно было исполниться восемь лет, средней сестре было шесть лет, а маленькой всего 11 месяцев.

Директором детского дома был Сухушин Виктор Александрович, он с моим отцом дружил. И стал он уговаривать маму — отдай их в детский дом, они хотя бы будут накормлены и одеты. Бабушке с дедушкой уже было за 70 лет, старенькие. В общем, уговорил ее. И нас с сестрой Шурой, которая на два года меня младше была, отдали в Усть-Чижапский детский дом. А младшую мама оставила. Во-первых, потому что и группы такой не было, и сильно маленькая она еще была. Первый год, когда мы были в детдоме, мама жила рядом с нами. Ей дали какую-то избушку, в ней она жила и работала в нашем же детдоме поваром.

А потом ее сестра, которая жила в Алма-Ате, стала писать ей: Нюра, приезжай сюда, а детей мы потом переведем. Мама уехала, стали они потом хлопотать, чтобы нас перевели в Алма-Ату, но оказалось, нельзя - другая республика. Так мы с Шурой в детдоме и остались. С 50-го по 58-й год я в детдоме пробыла. Но я его вспоминаю только с хорошей стороны. Заслуга это, конечно, директора детского дома Виктора Александровича. Под Ленинградом в 1942 году он получил такую контузию, что его комиссовали. А когда вернулся, у него было педагогическое образование, стал директором детского дома. По натуре добрый, никогда ни на кого не кричал.

А вот воспитатели были самые разные. Но больше всего я помню ту, которую мы все ненавидели — Сварчевская Анна Александровна. Вот та всякие козни строила. И в туалете запирала, и завтрака лишала. За малейшее. Не так кровать заправлена — наказание тебе. Но в основном были нормальные воспитатели. Гришаева Евгения Александровна была строгая, но мы ее все уважали.

Помню, однажды моя подруга Галя из детдома сбежала. У нее под постелью медсестра нашла грязную тряпочку, ну, месячные у девочки были. Пошла и доложила директору. Галя из-за этого ушла в тайгу, и ее несколько дней разыскивали.

У нас в детдоме, вы думаете, как в пионерском лагере было? Отдых? Нет. Как только учебный год заканчивался, у нас было огромное подсобное хозяйство. Коровы, лошади, свиньи. И картошку мы выращивали. Коноплю выращивали, чтобы канаты делать. А когда начинался покос — с июля, мы только на покосе и жили. Скотные дворы были в Усть-Чижапке. А покосы, поля — подсобное хозяйство за 18 километров. Называлось Успенка. И мы туда ходили пешком. Уйдешь, и на месяц или на все лето. Пешком, вдоль берега Васюгана, через Эзель-Чвор, потом по тайге. А весной в 6-7 классе нас на заготовку дров отправляли. Вот тебе деляна, вот это, это и это дерево — свалить нужно, распилить, расколоть и сложить в поленницу. Березовые почки нужно было сдавать, даже норма была от школы столько-то.

Среди воспитателей самая незабываемая, самая образованная была Генриетта Эрнестовна. Звали мы ее тетя Нюра. Эстонка. Выслали ее либо перед войной, либо уже во время войны в Усть-Чижапку. И сначала отправили на лесоповал, в тайгу. Она там чуть не умерла. А потом она работала у нас в детском доме художественным руководителем. Учила нас всему: акробатике, гимнастике, танцам, вышиванию, вязанию. У меня сохранились ее тетрадки — план работы кружков (1953-1954 годы). Как они у меня сохранились? Просто у нас завучем в детдоме была Зыкова Софья Ефимовна. Это моя будущая свекровь, и она с ней дружила. Таким образом сначала баба Соня все сохранила, и вот теперь мы храним.

Когда мы были в детдоме, мы особо между собой не разговаривали: кто есть кто и откуда. Но о своих одноклассниках и близких подругах кое-что знали. Были у нас ленинградские дети, из Смоленска, из Подмосковья были. А вот детей репрессированных, кроме нас, я не припомню. Хотя точно могу и не знать. У нас была девочка Маша Якис — ну это явно не из наших мест. Потом Нина Роде и Соня Койре — из Ленинграда. Но я не помню, чтобы у кого-то родители нашлись. Вот у меня была соклассница из Средне-Васюганского детского дома Рая Тищенко, она говорила, что у нее родня есть в Латвии. После войны она даже с кем-то списывалась. Но туда так и не ездила. Она закончила техникум, потом заочно университет. В Северске до сих пор так и живет.

Когда мама уехала в Алма-Ату, там она устроилась работать в детском садике. Приезжала сюда к нам раза три. Ну потому что не так просто и денег нет. Но бабушка с дедушкой жили в соседней деревне, в Старой Березовке, они хоть и старые были, но мы с сестрой к ним ходили. Четыре километра между деревнями было. Все знали, куда мы уходили. Иногда мы могли пожить у них день-два. И вернуться. То есть от семьи мы совсем оторваны не были.

Потом мама вышла замуж, а отчим жил в Новокузнецке. Еще позже переехала жить в Одессу к младшей дочери. А я с мамой так больше и не жила. И из-за этого у нас с ней всегда были натянутые отношения. Я когда из детдома вышла, у меня самый родной человек был это бабушка.

К маме я когда один раз приехала в Алма-Ату, я не могла ее мамой назвать, ну не могла, и все. Я ее, получается, и в раннем детстве не видела, она по лесоповалам, по леспромхозам работала. Потом я в детдоме жила. Так что, к моему стыду, мамой я ее не называла.

P.S.

Большую часть жизни Таисия Александровна отработала инженером-механиком на опытной сельскохозяйственной станции в пос Богашево. У нее три дочки, как было и у ее мамы. Все дочки Таисьи Александровны живут своими семьями рядом.

Информация из электронной базы данных "Жертвы политического террора в СССР" в отношении семьи отца Т.А. Королевой: 

ДЕМИДОВИЧ АЛЕКСАНДР НИКИТОВИЧ