(1920-?)
Старожилка Нарымского края. Из семьи раскулаченных в первые годы светской власти. До последних дней жила в отцовском доме. Жила по старинке. Чай пила из самовара на углях: «Я хоть одну чашьку выпью, но к душше»- говорила она, протяжно шепелявя. Рубашки, полотенца катала вальком: « Я их откатаю, они и мяконькие и бель-белеют у меня».
Воспоминания. Машинопись. 1 стр. Записаны сотрудниками Парабельского краеведческого музея. Рассказ посвящен описанию как жили её предки, отец, занимавшийся зимой извозом рыбы из Нарыма в Томск, впоследствии охотой.
"Предки мои жили в деревне Большая Пашня. Дом деда моего, Доментия Гавриловича, был на трех хозяев, шестистенок, да еще с верхами. Жили в нем три брата с семьями, теснота не брала раньче. Бревна в обхват толщиной, крепкий был дом. И хозяйство тоже крепкое было.
Тятя мой с 1890 года, что-то так. Но он на 74 году помер, у него сердце запалёно было. Моих родителей величали Семен Доментьевич и Варвара Семеновна. Папа был не большой, а мама здорова. Мама Вяловска была, у нее все в семье здоровы были и братовья ее. Бревна кода таскали, мама под комель брала, а папа под вершинку.
Мама моя двухнедельной от своей мамы осталась. Раньше какой- то тиф был, так вот она от него умерла. Мама из Вяловой- там все Щепеткины, Пыкины. Это все ее родня, там ее родина. Ее старшая сестра сначала ростила. А как подростили, работы много было, нянчиться нет времени, стали ее по-недельно деревней ростить. Одни неделю продержат, потом другие. Сестра унесет меня-рассказывала мама, - нальет туес, раньше туясья были из бересты, стало быть, туес простакищы нальет и со мной унесет. Вот так и подняли.
Мои родители вырастили восемь душ детей. Один только младенец помер. Старшая сестра Елена с 1917г., Степан с 1918г., я, Таисия с 1920г., Петра с 1922г., он на фронте погиб; Коля с 1925г., Аверя с 1929 г. и Ваня.
Тятя мой держал лошадей голов 12. За зиму два раза ходил в Томской и два раза на «низ», говорил в Новоникольск ( Новониколоевск, сейчас Новосибирск). Нагружал 5 лошадей рыбой и шел в Томский. Там рыбу сдавал, набирал всякого товару и опеть идет на «низ». Был у него такой большой короб, в него клал мелочь всяку. В передовку он ставил такой ящик, а верху как фонарик и там, стало быть, у него было пять колокольчиков. И вот они завсегда звенят, когда ходил. Дуги были разные. Первым шел старый конь Карька, был и молодой Карька, Карюха кобылица была.
Ходил тятя по станкам. Первый был в Петкали, там дядя его жил. Мама ездила его всегда провожать, а оттуда потом верталась. Станки у тяти определенные. Он выщитат все и уже знал в какой день он придет домой. А мы и ждем его с конфетами, бегам на берег, скоро ли у нас тятенька приедет?
Вот стулья вот ети гнутые, из Томского привезены были.
В первые советские годы, когда кулачили, нашу семью зажиточной признали. Вот приехали нас продавать, ково?...Чашки да ложки одни. Коней, конечно, позабирали. Каку мебель- стулья гнутые «венски», часы настенные- попрятали. Увезли в поле и в суслон хлебный спрятали. Под печкой, там где курей держали, сделали потайник. Бумаги каки, фоторгафии, подсвешники и другую каку мелочь – в потайном ящике киота схоронили.
Тятя как не стал с обозом ходить, пошел в охотники. Потом уж у колхозе основным охотником был. Ходил на три месяца со старшим сыном Степаном на Енисейские болотья к Красноярскому краю. Долгую нарту нагружали продуктами: три мешка сухарей мама сушила, рыба жирная, каку весной добывали насушена. Рыба для собак, корм для их. У нарты две шлеи- одна длина, друга короче. Стало быть, в длину кобеля Собольку запрягал, а в коротко сам.
Охотились на белку. Был случай, тятя рассказывал, когда Соболька нашел берлог, стал лаять. А у тяти все пули на медведя вышли. Осталась одна из дроби «сварена». Если идти к берлогу стрелить медведя, то если только его не убьешь он выйдет и задавит. Целу ночь простояли у полатки. Жили они в палатке, там жестяночка такая, топили ее для тепла. Соболька пролаил целу ночь, потом толи выскочил медведь, и он погнал его, но дождались Собольку только через день.
Летом тятя на уток ездил, пленницами добывал. Навезет, навезет… В колхозе план был на уток. Кадки такие были, ведер десять насчитывали. Мама потом подсушивала их и все это сдавали. В войну и после войны все это надо было, шибко трудно жили.
Ой ли тятя и работал… В обласке через ливу поедет, а валы то бель-белеют. Мамы стоит и смотрит, скоро ли он через ливу перегребет. Море воды то было, в большую воду, море! Вот и гребется. Но ногу всегда привязывал к спорке на катору садится. Он плавать не умел, случай если опрокинется, все ровно с обласком будет».
