Баранов
Рюрик Михайлович

Родился 23 июня 1922 на Валдае в семье преподавателя музыки М.Ф. Мацулевич и военного М.И. Баранова, работавшего в г. Новгороде в военкомате. Когда Рюрику было 2 года, родители развелись. В 1932 его мать вторично вышла замуж за директора совхоза «Канаш», находившегося  между г. Ульяновском и Куйбышевом. В феврале 1938 г. по приезде в г. Новгород отчим был арестован. В июне того же 38 года арестовали и мать Рюрика. 16-летний подросток остался с 74-летней бабушкой один. Арест матери и отчима произвели на него тяжкие впечатления, под воздействием сильных психологических переживаний он сбежал из дома и долго скитался. Освобожденной из-под ареста, матери потом пришлось долго его искать. Желая избежать дальнейших преследований со стороны НКВД, его мать решила переехать в другое место и получила предложение преподавательской работы в Томске в местном музыкальном училище. В годы войны работала директором училища. Рюрик жил с матерью, несколько раз арестовывался, но благодаря хлопотам  матери вместо заключения направлялся на лечение в томскую психиатрическую больницу. Мать хранила дома тетрадь его стихов, ставших поводом для доноса и последующего ареста в декабре 1945 г. его самого и матери. Рюрик за свои стихи был приговорен по обвинению в антисоветской пропаганде и агитации к 7 годам заключения + 3 года поражения в правах, его мать за хранение стихов сына- к 8 годам заключения в Гулаге + 5 лет поражения в правах. Оба отбывали заключения в лагерях в г. Сталинске (Новокузнецке). После своего освобождения через год дождался освобождения из заключения матери. Вместе приняли решение остаться жить в г. Новокузнецке, где мать стала работать преподавателем музыки в детской музыкальной школе. Летом жили в Крыму в Коктебеле, где по случаю купили и обустроили дачу. В Коктебеле Рюрик Михайлович с матерью Магдой Францевной и их дача были в 1970-е годы местом притяжения приезжавшей на отдых творческой интеллигенции. Магда Францевна устраивала иногда на даче концерты, сын рисовал, писал стихи, пользовался репутацией отъявленного диссидента.

В 1983 году он был вновь арестован. Поводом для ареста послужил чей-то донос о том, что Баранов на своей даче хранит боезапасы. Под боеприпасами подразумевалась коллекция пустых гильз, собираемая Р.М. Барановым. Спасая сына, Магда Францевна обратилась с письмом к Андропову, тогдашнему генеральному секретарю ЦК КПСС, в котором писала про контузию Рюрика Михайловича, его прежние нахождения на лечении в медучреждениях и о том, что он её единственная поддержка. Письмо Андропову помогло – сына вместо тюрьмы привезли в областную психиатрическую больницу по месту прописки. Пребывание его там продлилось несколько недель. Но вот история с арестом сына Магду Францевну надломила, осенью она заболела и в октябре 1984 г. скончалась в больнице Феодосии. Рюрик Михайлович умер 15 августа 1995 г. Хоронили его за казенный счет – гроб выписали в поселковом совете. Они лежат рядом: мать и сын. Вскоре бывшая  их дача сгорела, а участок был продан по частям.

Источн.: Архив музея; Книга памяти Томской обл.

* ВИДЕОвоспоминание Н.Ф. Матвеевой о знакомстве с Р.М. Барановым и его матерью М.Ф. Мацулевич 

Информация из электронной базы данных "Жертвы политического террора в СССР" в отношении Р.М. Баранова:

Баранов Рюрик Михайлович. Родился в 1922 г., Новгородская обл., Валдай;  в Новгородская обл., Валдай; б/п; Не работал. Проживал: Томск. Арестован в 1945 г. Приговор: 7 лет ИТЛ, 3 года поражения в правах. Источник: Книга памяти Томской обл.

Фрагмент из рассказа А. Костина «Коктебель-моя колыбель»

Конечно же, не только природа, но и люди, которых я там встретил, сыграли в моем становлении большую роль. Ведь тогда я, двадцатидвухлетний, впервые встретился с "мэтрами" – профессионалами в искусстве - не в аудитории, а на террасе одного дома, выходящей окнами на залив, и не с конспектом в руке, а за стаканом знаменитого местного муската, где в непринужденной обстановке велись беседы, и со мной иногда делились опытом. Но чаще я просто их слушал. Очень многие тогда писали "в стол" и редко кому читали написанное.

Хозяином этого дома был писатель из Новокузнецка Рюрик Михайлович Баранов - отьявленный диссидент, не раз репрессированный, очень любящий и одновременно ненавидящий женщин. Личность уникальная во всех отношениях, резко контрастирующая с окружающими, особенно с публикой из Дома творчества, где в глаза улыбаются, а отвернешься - поносят, лишнее сболтнешь - донесут... 
...Каждый вечер в основном околотворческая "богема" из "Дома" в поисках сплетен, интриг и флирта выплывала на "Блудвей" – пятачок между Домом творчества и писательским пляжем. Здесь быстро вспыхивали холодным огнем и также быстро гасли, не оставив даже пепла, мимолетные романы. Так бывает холодными осенними ночами на море, его поверхность вдруг засветится изнутри странным чарующим голубоватым светом и тут же гаснет, чтобы засветиться вновь. Только на море это более красиво, хотя суть явления та же - планктон и некоторые водоросли светятся в период размножения. Моряки называют это "второй весной". "Знаменитости" вечером, как правило, не появлялись, а, если и выходили, то ненадолго и в своем окружении. Чаще увидеть их можно было утром, когда на излете легкого бриза они выходили окунуть свои дряблые тела в прозрачный розовый штиль. "Богема" появлялась много позже. Она долго спала, лениво выползала на писательский пляж в умопомрачительных "фирмовых" купальных халатах и таких же купальниках и вела бесконечные утомительные разговоры о том, кто что сейчас пишет, или кто что снимает... Тема кино была очень популярна. Вообще в это время там было много "киношников", их компании можно было узнать издали, они всегда много пили и много шумели. Кинематографическое внимание к Коктебелю не случайно, великолепная "натура" позволяла 
снимать что угодно - от сказок и фантастики («Королевство кривых зеркал») до крутых боевиков («Пираты двадцатого века»). 
       Иногда по вечерам мы с Рюриком посещали "Блудвей" или писательский пляж. Ему видимо хотелось встретить старых знакомых, а мне поближе познакомиться с "миром", в который я некогда так стремился, и в котором столь быстро разочаровался. Но чаще бывали другие вечера, когда в доме у Рюрика Михайловича собиралась самая разношерстная публика - от "маститых", но диссидентов в душе, до неизвестных, но диссидентов "снаружи". Это были писатели, поэты, художники, музыканты... С особым чувством восхищения и уважению хочу сказать о матушке Рюрика - Магде Францевне. Она происходила из старинной петербургской семьи, дальней ветви рода Чарторыжских (Рюрик родился в Петербурге), свободно владела пятью языками и прекрасно играла на фортепиано. Особенно хорошо она исполняла Шопена. Магда Францевна часто концертировала в разных городах России, обеспечивая таким образом сносное существование для себя, Рюрика, литературный заработок которого не был постоянным, и его малолетнего сына. Многие из участников этих вечеров стали моими хорошими знакомыми и друзьями, со многими из них я впоследствии сотрудничал. Не стану скрывать, что особое место в моем "коктебельском возрождении" сыграли женщины, я их никогда не забуду.