Родился в 1939 году в деревне Бутенай недалеко от литовского городка Купишкис в большой крестьянской литовской семье, владевшей 18 га. земли и имевшей скромный достаток. В 1940 году в Литве установился советский режим, сменившийся в июле 1941 года немецкой оккупацией. В своей деревне отец Альбертаса, Повилас Баронас был назначен старостой, но в 1943 году ещё до восстановления в Литве советской власти ушел в партизаны, воевал сначала против немцев, затем пришедших советов. Осенью 1948 из-за случайно возникшей перестрелки между своими был смертельно ранен. В 1945 году его жена была арестована и осуждена к 10 годам лагерной жизни в Сибири. Впоследствии соединилась со своими детьми в Томске. Семья Повиласа Баронаса (мать с 5 малолетними внуками) в декабре 1947 года также были высланы в Сибирь, в Томскую область. Альбертас с братьями воспитывался в детском доме в д. Чердаты. Один из братьев, Владас умер в ссылке в возрасте 16 лет. В 1960 г. Альбертас поступил на исторический факультет Томского госуниверситета, в 1980 г. защитил диссертацию и вскоре стал доцентом, преподавал в ТГУ эстетику, культурологию и историю культуры. В 1989 году стал одним из организаторов и до 2000 года являлся бессменным председателем Томского общества литовской культуры. В октябре 2000 года окончательно вернулся в Литву, живет в г. Вильнюсе. 

Источн.: Архив музея. 

Рукопись воспоминаний А. Баронаса

Русский? Литовец? Сибиряк?

Альберт Павлович Баронас, доцент Томского государственного университета, преподаватель культурологических дисциплин, кандидат философских наук, председатель центра литовской культуры, уезжает в Литву. Решение у него это зрело долго, да и сейчас еще не покидают раздумья. Условия переселения прекрасные: подъемные - 2000 долларов, квартира в Вильнюсе. Двоюродный брат уже восстанавливает их родовой, оставленный тогда хутор. Фамилия Баронас ничего общего не имеет с баронами - все предки Альберта Павловича были крестьянами. Переехала в Литву его старенькая мама - ей уже скоро 93 года. Семья вся едва ли соберется. Кого-то уже нет, два брата вовсе не собираются покидать Урал и Сибирь. А вот он хочет рискнуть. Здесь остаются его дети, квартира, мичуринский, который он сегодня почему-то возделывает и обустраивает с особой тщательностью. Не так просто вырвать отсюда свои корни, ушедшие так глубоко. Да и нужно ли? Но литовцы все уезжают. Из тысячи живущих в области еще несколько лет назад осталось двести человек. Кто знает, может быть, в какой-то степени Альберт Павлович наверстает там упущенное свое, литовское, национальное. С другой стороны, он уже никогда не потеряет свое русское, вошедшее в его натуру, в его жизнь, в его существо. Да он и не желает этого терять.

   -   Я сейчас наполовину носитель русской культуры, сибирской традиции, ее вряд ли можно назвать истинно чалдонской, но это какая-то особая жизненная позиция, взаимоотношения с людьми. И в то же время во мне осталось что-то от раннего детства, от Литвы, несмотря на то, что язык я почти утратил - жил долго в детском доме сам по себе. Но остались какие-то глубинные корни и воспоминания, идеализация какой-то прежней детской жизни, и я, перейдя 60-летний рубеж, решил рискнуть в прямом смысле этого слова. Потому что уезжать по какой-то глубинной сути не хочется - с нашей российской сибирской ментальностью там прижиться очень трудно. Россия и Литва переживают сегодня период первоначального накопления, когда каждый за себя. А университетская, томская среда, этот образ жизни, к которому я привык, сохранил все лучшее от прежнего времени.

    Поэтому, уезжая, я не прощаюсь. Вполне вероятно, что я еще вернусь. Тем более что руководство культурологического факультета университета заявило, что всегда готово меня принять обратно.

    Я думаю, этот мой шанс - в какой-то мере восстановление исторической справедливости. Ведь мы были репрессированы, вывезены детьми и выжили только благодаря сибирской взаимовыручке. Народ, я помню, живя очень бедно, отдавал последнее, помогал картошкой, чтобы мы с бабушкой в первую зиму, живя в тайге, в поселковом бараке, не умерли с голода.

-             И обиды на сибиряков у Вас нет?

-             У меня огромная внутренняя благодарность, и она поможет мне сохранить любовь к Сибири, моей второй Родине, а может быть, уже и первой, на всю жизнь.

В Литве хочется восстановить историю своей семьи, начиная с дедушки и бабушки, которые в конце XIX века отправились в Россию, в Петербург на заработки. В 1918 году они вернулись в Литву и к 30-м годам уже сумели стать на ноги, обустроиться в крестьянском зажиточном быту.

-             На кого Вы оставляете общество литовской культуры?

- Общество наше, с одной стороны, активно, с другой - пассивно. За последние два года выехало в Литву десять семей. На подходе еще столько же, а по сути, это актив, люди, которые не ассимилировались, не превратились в маргиналов. Между прочим, из литовцев, как и из других этносов, которые выпали из своей культуры и не вошли органично в другую, рождается такой маргинальный тип, который дает часто пьяниц, асоциальных людей. И у нас такие тоже есть. Сейчас подрастает второе поколение, и снова появляется интерес к Родине, к языку, и, я думаю, найдутся руководители, которые возглавят наш центр.

    За последнее время возросло финансирование из Литвы - по крайней мере есть возможность осуществлять какие-то программы.

-             А как вы определяете задачи общества?

-             Помочь сохранить литовской диаспоре первоэлементы литовской культуры, прежде всего языковой. Второе - попытка знакомить людей с литовской литературой, периодическими изданиями, с историей Литвы, ее прошлым и современной ситуацией. Нам присылают учебники, издания, литературу, естественно, бесплатно. Правда, из-за отсутствия помещения мы вынуждены заниматься на дому у активистов. Дай бог, чтобы власти все же решили проблему единого, целостного национального центра в Томске.

С Альбертом Павловичем мы проговорили долго - о его соотечественниках, особенностях национального характера, о том, что мечтает он посадить в Литве сад. О том, что человечество только в силу условий разбрелось по разным квартирам, а когда-то было едино: есть достаточно обоснованная теория о том, что в каждом из нас есть ген, который связан с единой, первородной нашей основой.

-             Как Вам кажется, насколько реален путь человечества к единому сообществу?

-             Прямо скажу, что это проблема, которой я давно интересовался, и не только на личном, но и на профессиональном уровне. И я думаю, что человечество уже через десятилетия может выглядеть значительно более единым, чем оно кажется сегодня.

Если человек будет более здоровым, более благополучным, если он обеспечит себе длительную дееспособную жизнь, он будет более лоялен к переменам и даже некоторым утерям той ментальности, которая составляет ядро культуры этноса. На самом деле она сохранится, только соотношение между общечеловеческими ценностями и национальными, этнически окрашенными ценностями, будут несколько иными. И, я думаю, если цивилизация найдет гармонию в решении этой проблемы - соединения общечеловеческого - общего и особенного, присущего отдельному этносу, и индивидуального, неповторимого, что должно воплощаться в отдельном человеке, все это пойдет на пользу мировому сообществу. Я с оптимизмом смотрю в будущее.

«Томские новости». № 15(15), 14 июля 2000 г.