Чишек
Вальтер .

1. США – Рим – Польша – ГУЛАГ

Вальтер Чишек (Walter Ciszek) родился 4 ноября 1904 года в Shenandoah (штат Пенсильвания) в семье польских эмигрантов. В 1928 году он поступил в новициат Общества Иисуса в Poughkeepsie (штат Нью-Йорк). Там, узнав о готовящейся миссии в СССР, он выразил желание в ней участвовать, и, окончив курс философии в Woodstock College (Мэриленд), в 1934 году отправился в Рим. Вальтер изучал богословие в Григорианском университете, а русский язык, историю и византийскую литургику в Руссикуме. По рукоположении в сан священника византийского обряда в 1937 году и окончании университета в 1938 году, отец Вальтер был направлен в польский Альбертин для служения русским католикам[1].

В сентябре 1939 года Германия и СССР оккупировали Польшу. Альбертин вдруг оказался на советской территории, и, следовательно, у отца Вальтера появилась возможность начать долгожданную миссию. Он завербовался на Урал по поддельным документам на имя Владимира Липиньского и работал там более года. 23 июня, сразу после нападения Германии на СССР, священника арестовали по подозрению в шпионаже в пользу противника. Последовали тяжелые месяцы заключения в тюрьмах Перьми и Москвы. В июле 1942 года отца Вальтера официально обвинили в шпионаже в пользу Ватикана и до 1946 года содержали в Лубянке и Бутырке.

В тюрьме, после многочисленных допросов, после признания за собой и за собратьями из Руссикума антисоветской и шпионской деятельности, отец Вальтер пережил событие, кардинально изменившее его жизнь. Это был шаг от полного отчаяния к полному доверию, подлинное обращение. Здесь, по нашему мнению, ключ к пониманию мотивации всей дальнейшей деятельности миссионера:

Мне было страшно и стыдно, меня охватило новое чувство вины и унижения. Мне приходилось бояться и раньше, но теперь я боялся себя самого. Я знал, что мне случалось падать и прежде, но то было окончательное падение.  То было отчаяние. На этот единственный миг черноты я утратил не только надежду, но и последние остатки своей веры в Бога. Я стоял один в пустоте и даже не подумал и не вспомнил о том единственном, что всегда направляло меня, что было моим единственным источником утешения во всех других падениях, моим последним прибежищем: я потерял из виду Бога.

Поняв это, я тут же, в страхе и трепете, прибег к молитве. Я знал, что немедленно должен броситься искать Того Бога, о Котором забыл. Я должен был просить Его о том, чтобы этот миг отчаяния не сделал меня недостойным Его помощи. Я должен был молиться, чтобы Он никогда больше не позволил мне забыть о Нем и перестать доверять Ему. Я ссылался на свою беспомощность встретить будущее без Него. Я говорил Ему, что мои собственные силы теперь не могут мне помочь, и Он – моя единственная надежда.

И вдруг меня утешила мысль о нашем Господе и Его борении в Гефсиманском саду. «Отче, ‑ сказал Он, ‑ если возможно, да минует Меня чаша сия». В саду на горе Елеонской Он тоже познал чувство страха и бессилия Своего человеческого естества, столкнувшись со страданием и смертью. Не один раз, но трижды просил Он об отмене или смягчении Своего тяжкого испытания. Но каждый раз Он завершал Свою молитву актом полной отдачи и подчинения воле Отца. «Не как Я хочу, но как Ты». Это было не просто согласие с волей Бога; это была полная самоотдача, освобождение от всех человеческих страхов, всех сомнений по поводу собственной способности выдержать страдание, от последних капель себя, в том числе и от неуверенности в себе.

Каким же чудесным сокровищем и источником силы и утешения стало для меня с той минуты борение Господа в Гефсиманском саду! Я ясно увидел, что именно я должен сделать. Я могу назвать это лишь опытом обращения и могу лишь честно сказать вам, что с того времени жизнь моя изменилась[2].

В июне 1946 года священника направили на тяжелые работы в Дудинку, а в декабре – в Норильск, где в трудовых лагерях он находился до своего освобождения в 22 апреля[3] 1955 года. В лагере отец Вальтер и другие священники уделяли таинства верующим заключенным и друг другу[4].

2. Сибирская миссия

 2.1  В Норильске 

Отец Вальтер Чишек вышел на свободу 13 мая 1955 года после 14 лет тюрем и лагерей[5]. Поскольку те, кто был обвинен в шпионаже, ограничивались законом в передвижении по территории СССР, он решил временно остановиться в ближайшем от лагеря городе – Норильске. Найдя там знакомого священника Виктора[6],  отец Вальтер поселился в его скромном жилище. В единственной комнате балка размерами три на три метра жил еще третий священник Нерон, а между кроватями стоял алтарь, поскольку это же помещение служило в качестве часовни[7].

В эту часовню на ежедневную утреннюю Литургию в 6.30 обычно приходило десять – двенадцать верных, а по - воскресеньям их собиралось по шестьдесят и более на каждое из двух Богослужений. Регент Людвиг заботился о хоре этого спонтанно возникшего прихода, а его жена Нюра была домработницей в священническом доме-часовне [8].

За стеной балка жили сестры Нина и Людмила[9], ухаживавшие за старым больным православным священником Фомой. Эти женщины участвовали на греко-православной Литургии отца Фомы ранним утром, а потом приходили к соседям на Литургию греко-католическую. Нина и Людмила работали в больнице, а после смены приносили священникам пищу из своей столовой, иногда чинили им одежду, мыли пол[10].

Православные священники обычно не допускали католиков к таинствам, и наоборот, «некоторые католические священники Византийского обряда были куда более открытыми по отношению к православным верующим. Мы исповедовали их и крестили их детей, благословляли их дома, посещали их больных и хоронили мертвых»[11].

Неделю спустя (т.е. приблизительно 20 мая) отец Вальтер перешел в холостяцкий барак, где был шестым в небольшой комнате, но мог спать уже на кровати, а не на трех стульях. Он ожидал какой-нибудь вакансии на фабрике и все интенсивнее развивал пастырское служение:

Каждое утро я по-прежнему ходил к Виктору служить Мессу, но по воскресеньям с саквояжем, полным богослужебных принадлежностей, которые дал мне Виктор, отправлялся в один из старых бараков, который принадлежал некогда “Пятому”. Теперь здесь жили вольные горожане, и в девять утра я служил там Мессу для еще одного польского[12] “прихода”. Перед Мессой я исповедовал, а после мессы крестил и венчал, что приходилось делать все чаще, так как все больше людей узнавало о том, что меня можно найти здесь каждое воскресенье[13].

Отец Вальтер не брал вознаграждения за свое служение и люди, в знак благодарности, купили ему одежду, чтобы их пастырь не ходил в старой тюремной робе[14]. Иногда кто-то из прихожан уезжал на время и оставлял свою квартиру надежному человеку. Так, однажды, уезжавшая семья оставила квартиру отцу Вальтеру, и он мог в течение нескольких месяцев ежедневно служить там Литургию для постоянно растущей общины. При этом священник продолжал служить воскресные Мессы в польском бараке[15].

Были и моменты праздника, обычного человеческого общения. Случалось, что какая-то семья приглашали отца Вальтера в гости, особенно после венчания или крещения. Обычным сибирским угощением были пельмени, черный хлеб и водка. По праздникам количество блюд, конечно, увеличивалось благодаря продуктам, с большим трудом, приобретенным в норильских магазинах[16].

Коллектив лаборатории Большой обогатительной фабрики (БОФ), где отец Вальтер устроился на работу, принял его доброжелательно. Девушки охотно заменяли его, если опаздывал с какой-нибудь церковной службы или спешил на нее, а начальница любезно предложила работу в ночную смену, что освобождало день и вечер для пастырской работы. Сотрудницы начали осторожно расспрашивать священника о вере. Одна из них попросила о панихиде за погибшего мужа и о крещении ребенка.

В тот вечер я вместе с ней пешком пошел к ней, спел панихиду в присутствии ее отца и матери и назначил на воскресенье крещение ее сына. Для русской семьи это большое событие, поэтому дом был полон гостей. По восточному обряду крестят тройным погружением; весь обряд занимает почти сорок минут, а в конце церемонии крещения совершается миропомазание. После церемонии многие гости стали подходить ко мне и просить, чтобы я крестил их детей. Так росла моя паства, и росту этому не было конца[17].

Другая сотрудница, комсомолка и жена члена КПСС, попросила крещения для себя, прочитав в Библии ее подопечной старушки о необходимости этого таинства для спасения. Отец Вальтер согласился крестить, но после должной подготовки. Это обучение основам веры, по его убеждению, было ознаменовано явным вмешательством Бога: «Занимаясь с Ниной из вечера в вечер, я буквально чувствовал действие Божией благодати: оно проявлялось в ее искренности, в ее воодушевлении и в произошедшей в ней перемене»[18].

Когда мужа вызвали в Москву на партийное совещание, священник по настойчивой просьбе Нины крестил ее и троих детей. Это событие обращения и крещения было весьма значительным и близко по силе и свежести восприятия к временам Апостолов. Отец Вальтер вспоминал:

Я не смог отказать ей. На крещении присутствовала ее мать и та старая женщина, которая была, в конечном счете, причиной всему, потому что одалживала Нине свою Библию. Она и стала крестной матерью всего семейства. Никогда в жизни не встречал я столь искренней набожности. Я почти физически ощущал присутствие Святого Духа в воде, когда крестил Нину; ее реакция глубоко тронула меня. Потом я крестил детей и дал им всем маленькие алюминиевые распятия, которыми снабдил меня Виктор. Потом было застолье[19].

По крестикам, которые были у детей, отец семейства догадался о происшедшем и разгневался, но гнев продолжался недолго и партиец даже согласился на воспитание детей в вере. Это не был единственный случай. Отец Вальтер писал о других коммунистах:

Мне вспоминается другой член партии из Норильска, который сказал своей жене, когда садился на поезд, отправляясь на партийную встречу в Москве, что надеется, к его возвращению их ребенок будет уже крещен, иначе беды в доме не миновать. Еще один высокопоставленный чиновник, который выступал с громовыми публичными речами, обличающими религию, счел за великую честь стать крестным отцом сына своей сестры в день, когда я крестил этого мальчика[20].

По словам отца Вальтера, он со временем переселился в квартиру молодого поляка Ладислава и, хотя совершал таинства обычно в часовне, крестил и на дому нескольких детей. Это сразу стало известно спецслужбам и священника вызвали в горисполком. «Встреча началась с обычных вопросов: как идут мои дела после освобождения; как отношения с окружающими; нравится ли мне моя работа и так далее. Вдруг они перешли к делу: “Кто дал вам разрешение заниматься миссионерской работой?”». Гебисты напомнили о запрете на такое служение без специального разрешения из Москвы, но поскольку отец Вальтер не брал денег у людей, ему не могли инкриминировать незаконный заработок. Священник так отстаивал свою позицию:

Я имею право служить Мессу у себя дома и молиться, когда захочу, ‑ сказал я. – Советская Конституция гарантирует свободу вероисповедания. А если кто-то входит ко мне в то время, как я служу, я не собираюсь его выгонять. Я не агитирую, не зазываю, но если кто-то хочет прийти, я не прогоняю его. И если кто-то просит меня сделать для него доброе дело, то ‑ если только это не противозаконно ‑ я это сделаю– как хороший советский товарищ[21].

Предупрежденный о возможных санкциях властей, отец Вальтер был отпущен. Положение других греко-католических священников в Норильске также было сложным, особенно у отца Виктора, нигде не устроенного. Последние начали обсуждать возможности возвращения на Украину. Тем временем люди продолжали приходить к отцу Вальтеру с просьбами о служении таинств:

На самом деле, к тому времени работы у меня стало вдвое больше. Литовцы, обитавшие в других трущобах за Комбинатом, попросили меня служить для них мессу по воскресеньям. Поэтому по воскресеньям я, как и прежде, служил мессу для поляков в одном из бараков бывшего «Пятого», а затем шел через весь город, дабы совершить еще одно богослужение для литовцев. Столько людей просили меня о крещении, что я не поспевал за растущим числом просьб. В зависимости о того, в какую смену я работал, я иногда просил Анастасию, мою начальницу, дать мне выходной, чтобы успеть все их исполнить. Она никогда не спрашивала меня, зачем мне выходной (хотя думаю, она знала), но всегда была рада помочь мне[22].

Пастырских забот ставало все больше, и отец Вальтер ездил в разные кварталы города, иногда даже на такси в отдаленный район - Медвежку, чтобы успеть ко всем. Сотрудники КГБ, по мнению священника, следили за ним, но не имели веской причины для задержания. Тем более что на фабрике отец Вальтер слыл отличным работником: «Что до моего поведения в других отношениях, тот тут у них не было решительно никаких оснований жаловаться, особенно если учесть все мои грамоты и упоминания моего имени в списках отличившихся на БОФ»[23].

В начале 1957 года давление на священников Норильска со стороны КГБ усилилось. Отца Вальтера вызывали и сделали «последнее предупреждение». С другими власти были еще строже, и два пастыря вынуждены были уехать на Украину: отец Нерон – до Пасхи, а отец Виктор – сразу после нее. На Украине в то время тоже была нужда в священниках. Американский миссионер остался один в городе.

Теперь у меня не было ни минуты покоя. Я унаследовал не только часовню Виктора, но и его паству. По воскресеньям в восемь утра я совершал в маленькой часовне службу восточного обряда, потом в десять часов – латинского обряда. Перед каждой мессой всегда были исповеди, а после каждой мессы – бракосочетания и крещения. Когда была возможность, одну из воскресных месс я старался совершать в бывшем «Пятом» или в украинском «приходе» в старом лагере за Комбинатом.

В сущности, по воскресеньям мне вечно приходилось куда-то спешить и после мессы я освящал дома, крестил детей, которые были слишком малы, чтобы нести их в часовню, венчал, раздавал причастие больным и так далее. По будням же каждое утро в шесть часов я служил мессу, потом, если позволяла моя смена на БОФ, почти каждый вечер пел панихиду или молебен (это небольшая служба в честь Пресвятой Богородицы, которую очень любят верующие)[24].

Судя по воспоминаниям отца Чишека, в Норильске в 1957 году не было православного священника, и группа верующих отделенной Церкви попросила отца Вальтера служить и для них:

ко мне подошли несколько человек и неуверенно спросили меня, что я за священник. Я сказал, что католический, но восточного обряда. Сами они были православные, но видели, как я работаю с людьми, и пришли ко мне с предложением построить православный храм. Они были готовы писать в Москву и просить на это разрешения, но им нужен был пастырь, и они хотели, чтобы я помог им. Я был практически уверен, что Москва такого разрешения ни за что не даст, поэтому я сказал им, чтобы писали, а я условно соглашусь[25].

Предположения отца Вальтера оправдались: в Москве не дали разрешения, а священника вызвали в КГБ для еще одного «последнего предупреждения», более строгого, с требованием о прекращении религиозной деятельности. Но этого требования пастырь выполнить не мог, так как люди постоянно приходили с просьбой о таинствах. В тот же день после беседы с гэбистами целых пять семей попросили его о крещении детей.

Из пяти домов, которые мне предстояло посетить, три находились в разных частях Норильска, а два были высоко в горах, на Медвежке. Поэтому в субботу сразу после работы я совершил два крещения в Норильске, потом поймал такси, чтобы ехать на Медвежку. Начинался сильный снегопад, но я приехал вовремя. После крещений на Медвежке еще одна семья попросила меня крестить их ребенка. Я извинился перед ними, сказав, что у меня назначена еще одна встреча в Норильске. Они упрашивали меня вернуться к ним в тот же вечер, говорили, что заплатят за такси туда и обратно, и не успокоились, пока я не согласился. Но, спускаясь с Медвежки, такси застряло из-за метели, и я опоздал на крещение в Норильске на два часа. Потом я снова отправился в путь на Медвежку. Таксист думал, что я не в себе, и согласился провезти меня только часть пути. Дальше мне пришлось взбираться на гору самому. Я добрался лишь в два часа ночи, но семья все еще не спала и ждала меня. Хуже всего было то, что была суббота. Когда я пешком вернулся в Норильск, было уже пять утра – как раз время начинать исповеди перед воскресными мессами[26].

При такой интенсивности пастырского служения не было времени думать о себе: «В ту зиму я был так занят, что даже ни разу не затопил печь в своем балке. Если мне и приходилось вообще бывать дома, я просто включал в розетку электрическую горелку и использовал ее для отопления и для приготовления пищи»[27].

Отец Вальтер готов был навсегда остаться в России и служить людям, как мечтал в юности, и не питал больших надежд на возвращение в США, о котором ходатайствовали его сестры, собратья и американское посольство. Его заботила наступающая Пасха 1958 года.

Великий пост того, 1958, года стал свидетелем самых напряженных недель, которые мне когда-либо приходилось переживать за годы своего священства. В предшествующие годы нас, священников, было трое, и с каждым годом наша паства неуклонно росла. В 1957 году, когда уехал Нерон, мы с Виктором еще оставались здесь вдвоем. Теперь я был один, а работы было больше, чем когда-либо прежде. [...] По обычаю в Великий Пост венчаний не было, но меня часто просили посетить кладбище и спеть панихиду на могиле, все свое свободное время я крестил и исповедовал. В Вербное Воскресенье я отслужил три мессы и на каждой из них проповедовал и предупреждал людей, что, начиная с четверга, в часовне будут проводиться все службы Страстной недели. После месс в Вербное воскресение люди толпились вокруг меня и просили о традиционном благословении пасхальной пищи[28].

Этот обряд, так любимый восточными христианами, потребовал от священника немало времени и сил, поскольку нужно было совершить его в нескольких местах города. В Великий Четверг начались другие предпраздничные заботы:

Часами слушал исповеди, а потом посетил столько домов, сколько смог, потому что нужно было освящать комнаты – это еще один пасхальный обычай.

В пятницу я был снова в часовне и весь день, как и все предыдущие вечера после работы, в огромном количестве выслушивал пасхальные исповеди. В пятницу вечером, после богослужения Великой пятницы, я в сопровождении Людвига начал свой тур по городу. Нам пришлось много раз, в основном пешком, пересекать город из конца в конец, устремляясь в городские трущобы, расположенные где-нибудь на отшибе. Куда бы я ни пришел, меня повсюду ждали люди – даже ночью и в долгие, холодные часы раннего утра. Ходить пришлось много, а погода по-прежнему стояла очень холодная[29].

Кульминационным был субботний вечер, канун Пасхи. К полночи у часовни собралось огромное количество людей. Отец Вальтер так описал пережитое им событие:

Места было так мало, что едва можно было протолкнуться, но к полуночи я был облачен – я не мог поднять руки, поэтому другому человеку пришлось надеть на меня облачение через голову – и готов к литургии. Алтарь был украшен цветами и свечами, а Людвиг по случаю Пасхи связался со знаменитым старым регентом по имени Анатолий и собрал хор хороших, поставленных голосов, чтобы Анатолий отрепетировал с ним песнопения.

Когда я запел торжественное начало пасхальной службы, часовня, казалось, взорвалась от музыки. Пасхальное богослужение всегда радостно, но я никогда не забуду воодушевления прихожан в ту ночь. Несмотря на усталость после двух с лишним суток, проведенных без сна, в спешке из одной части города в другую, я почувствовал внезапный прилив бодрости и душевный подъем. Я забыл обо всем, кроме мессы и пасхального ликования[30].

То, что отцу Вальтеру пришлось уделять Причастие в течение шести часов после Литургии, предполагает участие в Торжестве более двух тысяч верующих. Во время богослужения священник физически не мог причастить из-за крайней тесноты в часовне. Обессиленный, но радостный пастырь вернулся в свой балок: «Я почувствовал, что наконец-то, по произволению Самого Бога, начинает сбываться моя мечта служить Его пастве в России»[31].

Реакции властей на такую массовую религиозную манифестацию долго ждать не пришлось. Сразу по возвращении на работу, отца Вальтера увезли в здание КГБ, и лично старший начальник службы по Норильску приказал ему в десятидневный срок покинуть город под страхом ареста и нового заключения[32]. Размышляя о смысле этого изгнания, отец Вальтер вновь пришел к осознанию второстепенной роли священника. Сам Бог преображает, дает благодать и радость, а не пастырь.

Благодари Бога, говорил я себе, за то что Он настолько любит тебя и печется о тебе, что ниспосылает тебе унижения. Благодари Его за то, что дал тебе КГБ, дабы тебе не пришло в голову, что Пасха в Норильске была в каком-то смысле твоим собственным достижением. Это Бог посеял семя в сердцах этих людей, а отец Виктор и отец Нерон орошали его, и лишь потому, что Произволением Божиим в то время ты оказался там, плоды и утешение тех дней достались тебе. Так утешайся же, дурак, сказал я себе, но не давай себя одурачить! Ведь Бог, Который дал тебе эту радость, чтобы укрепить и утешить тебя, ‑ тот же Бог, Который ныне распорядился, чтобы тебя так внезапно и так унизительно вынудили покинуть эту сцену, дабы напомнить тебе еще раз, что на этой земле всем движет Его Промысел, а не человеческие усилия[33].

Священник раздал прихожанам свою мебель и старался служить людям в эти последние десять дней:

Между тем люди непрестанно заходили ко мне в гости, чтобы увидеться со мной и попрощаться.  Многие из них были очень раздосадованы тем, что государство “забирает у них последнего священника”. Несмотря на предупреждение, которое сделали мне в штабе милиции, я вплоть до самого отъезда каждый день служил мессу и произносил небольшую проповедь, чтобы поддержать прихожан. В эти последние несколько дней я исповедовал, крестил, навещал больных и делал все, о чем меня просили[34].

Это было в апреле 1958 года. Власти хотели как можно быстрее избавиться от неудобного миссионера и сами позаботились об авиабилете в Красноярск. 13 апреля, морозным утром, отец Вальтер последний раз служил Литургию в Норильске и, попрощавшись с приходом, отправился в краевой центр.

Для меня, как для заключенного, а потом как для священника, эти места были родными с 1946 года, и мне было несказанно жаль покидать их. Я снова подумал о людях, которых оставляю, и мне стало грустно от мысли, что я ничего больше не смогу для них сделать, разве что препоручить их Богу. За себя я не боялся. Все свое доверие и упование я возлагал на Божью волю[35].

2.2  Период пастырского служения в Красноярске

Прибыв в Красноярск, отец Вальтер пытался оформить выездную визу и в паспортном столе познакомился с пожилым литовцем Пранасом. Узнав, что перед ним священник, Пранас радостно пригласил нового знакомого в литовский приход латинского обряда, который только что простился со своим внезапно умершим пастырем[36]. Когда милиция не разрешила отцу Чишеку улететь из Красноярска в Москву, он написал Пранасу и встретился с прихожанами. Первую святую Мессу священник совершил на квартире Пранаса, а вторую – уже в приходе Николаевки (сектор частных домов Красноярска). Он описал приходскую церковь в своих воспоминаниях:

Это было большое, одноэтажное, похожее на барак здание. Все внутреннее пространство занимала часовня, длинное, с высокими потолками, помещение, где могло разместиться более двухсот человек. Здесь был прекрасной работы алтарь, стояния крестного пути вдоль стен и с одной стороны – исповедальня – в точности как в любой приходской церкви мира. За престолом была сакристия, а за сакристией – жилая комната для священника. Мне так понравилось это место, что я хотел поселиться там немедленно. Однако прихожане не хотели, чтобы я там жил. Они боялись, что со мной что-нибудь случится, как случилось с отцом Яносом – хотя никто и не мог определенно сказать, что именно “случилось” с отцом Яносом[37].

Отец Вальтер рассказал прихожанам о своем непростом положении после конфликта с КГБ в Норильске, но это их не беспокоило. Они упрашивали его остаться в приходе и служить в их церкви. Когда священник согласился, верующие попросили тут же возглавить благодарственный молебен за дар нового пастыря, о котором они столько молились. «И я исполнил их просьбу в большом волнении, почти в слезах, и первая небольшая проповедь, которую я произнес для них в тот день, была посвящена Промыслу Божию» - вспоминал отец Вальтер[38].

Прихожане радовались, благодарили Бога, приходили с продуктами приветствовать нового священника. К воскресенью многие люди знали о приезде отца Вальтера и пришли в храм пораньше:

В воскресенье утром я был в церкви в семь часов. Месса была назначена только на девять, но церковь уже была почти полна. Большинство людей желали исповедаться. В девять часов утра очередь перед моей исповедальней все продолжала расти. В десять часов я все еще исповедовал и наконец, примерно в половине одиннадцатого, совершил мессу.

Большинство людей здесь, в Николаевке, были литовцами, поэтому я служил мессу по латинскому обряду, но это была торжественная месса, и прихожане очень красиво пели. Очень и очень многие подходили к причастию, а затем я благословил их. После мессы даже в то, самое первое, воскресенье, я крестил восемь или десять человек и договорился еще о нескольких крещениях на неделе, а также о посещении больных и наставлении детей перед первым причастием. Я закончил все дела и вернулся к Розе только под вечер[39].

Отцу Вальтеру удалось прописаться в квартире прихожан, и он мог теперь достаточно свободно совершать таинства в церкви.

Однако, период спокойствия продолжался менее месяца. Приход не был зарегистрирован и начала наведываться милиция. Тогда прихожане возобновили попытки легализовать общину, собираясь и составляя петиции в разные инстанции, вплоть до Н. Хрущева. В Москве глава Совета по делам религий заявил делегации прихода (Розе), что такие вопросы решаются на местном уровне, и люди снова пошли в горсовет с коллективным прошением[41]. В это время отец Вальтер активно работал в городе и окрестностях:

Ко второму месяцу моего пребывания в Красноярске у меня уже были процветающие “миссионерские” приходы на правом берегу, а также в пригородах и предместьях города. В одном немецком поселении за станцией Енисей на мессу собирался целый барак прихожан. На богослужениях присутствовало более чем по восемьсот человек, а перед мессой и после нее были крещения и венчания, длившиеся иногда часами. Я также служил и в другой немецкой общине, в колхозе, который находился несколько дальше от города, а поскольку за мной по-прежнему оставался мой приход и “миссии” на Правом берегу, в пригородах мне приходилось служить по субботам[42].

Вскоре милиция снова заставила священника покинуть место служения. Возможно, поводом для этого было упоминание его имени в последней петиции прихожан в горисполком, а ведь наличие священника было необходимым условием для регистрации прихода. Люди печалились, гневались на власти, снова создавшие повод отказать католикам в регистрации. Пастырь после более чем двух месяцев работы (апрель-июль 1958 года) должен был уехать в Абакан, и паства сочувствовала и помогала ему:

Вечером они помогли мне собрать вещи, а на следующий день многие из них, открыто и ничего не стесняясь, пришли провожать меня на вокзал. Стоял жаркий июльский день, когда мы ждали вечернего поезда до Абакана. Когда я вошел в вагон, они вручили мне подарки; у многих женщин на глазах были слезы. Когда поезд тронулся, я долго сидел молча, глядя в окно; мне было очень одиноко. Я принялся размышлять о месяцах, проведенных в Красноярске: о том, как много я успел сделать за такое короткое время, как жаждали люди моей помощи, как, казалось бы, все шло хорошо, и вот теперь… Теперь норильская история повторяется. Я сидел, прислушиваясь к ритмичному стуку колес, и по мере того, как на улице смеркалось, мне становилось все грустнее и грустнее. Я уснул, молясь за людей в Красноярске[43].

2.3  Абакан. 1958-1963

Путь в Абакан, административный центр Хакасской автономной области Красноярского края[44], занял целые сутки. Выйдя из поезда, отец Вальтер оказался один в совершенно незнакомом городе:

Я прошел полквартала по Чертегасова, потом решил оставить все усилия. Я просто примирился с мыслью, что придется спать на улице и надеяться, что собаки, воры и милиция меня не тронут. Я сложил свои сумки в кучу на тротуаре возле какого-то деревянного забора и постарался свернуться поудобнее. Я был изнурен, но спать не мог; я молился единственному Другу, который был у меня в Абакане[45].

Ночевать на улице не пришлось, потому что нашелся добрый человек, который принял странника на ночлег. После – отец Вальтер с трудом нашел себе комнату в квартире одного убежденного коммуниста Осипа. Священник решил вести себя осторожно:

К тому времени они уже знали, что я американец, и я рассказал им также о годах, проведенных мною в заключении, но они не знали, что я священник. Впрочем, зная, кто такой Осип, я счел, что упоминать об этом было бы не очень благоразумно. Я служил мессу ежедневно, когда все уже спали, а иногда подолгу не ложился, читая духовную литературу и совершая другие духовные упражнения[46].

Не говоря никому о своем сане, отец Вальтер решил, после трех лет интенсивной, иногда изнурительной пастырской работы, хорошо отдохнуть: «В хорошую погоду я проводил большую часть времени в садике за домом, загорая и делая упражнения»[47]. Но полностью устраниться от служения не получилось. Миссионер писал в мемуарах: «Хотя МВД и предупреждало меня, чтобы я не занимался никакой священнической работой и вообще не говорил никому, что я священник, уже к концу моего первого месяца в Абакане некоторые люди стали тайно приходить ко мне»[48].

Судя по этим воспоминаниям, уже в августе 1958 года отец Вальтер начал встречи с «некоторыми людьми». Он не написал о цели этих встреч, видимо, чтобы не навредить тем, кто приходил к нему. Однако, через много лет, во второй книге священник рассказал о своей деятельности:

Поначалу здесь, в Абакане, я очень тщательно избегал любых упоминаний о том, что я священник и участия в любом роде апостольства. Но мало помалу это стало известно: один говорил другому, другой третьему, и вскоре у меня вновь было много работы. Однако занятия мои носили неформальный характер, и работал я не с большими группами верующих, а с отдельными людьми или с семейными парами. Я давал советы, наставлял, исповедовал, крестил детей, соборовал больных и умирающих. И вновь меня поражала вера и постоянство этих людей и жертвы, на которые они готовы были пойти за свою веру. И я полюбил этих русских людей еще сильнее, чем прежде[49].

С июля 1958 года по весну 1959 года отец Вальтер не был трудоустроен, но поскольку это беспокоило милицию, он начал искать работу. Прежде чем приступить к ней, отец Вальтер поехал на несколько дней в Красноярск, потому что ранней весной он получил приглашение от своих бывших красноярских прихожан.

Ничего не было сделано, чтобы помешать мне уехать, но не успел я сойти с поезда в Красноярске, как меня начала преследовать милиция. Я ночевал у Розы, где меня встретила толпа моих бывших прихожан. Мы разговаривали до глубокой ночи. На следующее утро я совершил Мессу, крестил детей, начал исповедовать и продолжал в том же духе в течение последующих трех дней. Эти довольно суматошные, но счастливые дни духовного труда я завершил миссионерской поездкой на Правый берег, где собирался переночевать у Пранаса[50].

Радость пастырского служения снова сменилась горечью. Зная, что в городе живет греко-католический священник отец Онуфрий из Украины, отец Вальтер хотел навестить его. Но в квартире собрата была засада и два молодых гэбиста задержали миссионера. Они потребовали явиться в МВД на следующий день, но по стечению обстоятельств эта встреча не состоялась, и отец Вальтер благополучно вернулся в Абакан[51].

По возвращении священник нашел место слесаря в автотранспортном комбинате АТК-50 и с 13 июня 1959 вышел на работу[52]. В горсовете упрекали коммуниста Осипа, хозяина квартиры, в помощи иностранцу и потенциальному шпиону, и отец Вальтер был вынужден найти другое жилье. Новые условия давали ему ряд преимуществ в духовной жизни и в отдыхе:

Во-первых, это давало мне возможность ежедневно служить Мессу, не дожидаясь, пока все лягут спать. Дмитрий и Елена никогда не приходили с работы раньше половины седьмого. Я же обычно приходил в полпятого и мог тогда служить Мессу. Кроме того, в их доме было меньше посетителей, и вообще у них было тише, и можно было читать, отдыхать или даже смотреть телевизор, когда хотелось, потому что Дмитрий и Елена были одними из немногочисленных обладателей телевизора в том районе[53].

Судя по воспоминаниям отца Вальтера, активной пастырской деятельности после возвращения из Красноярска он не вел и молился только в одиночку, читал Библию, отдыхал, ежедневно делал зарядку. Священника еще раз предупредили о запрете на служение и постоянно за ним следили[54]. Возможно, он не хотел рисковать и из-за появившейся возможности встречи с родными, о которой узнал из писем сестры. 

С того вечера я стал совершать службы за исполнение воли Божией. Я умышленно не молился о том, чтобы увидеться с сестрой, но только о том, чтобы исполнять Его волю и то, что послужит к лучшему. При всем своем волнении и воодушевлении, теперь после всех лет, проведенных под Его защитой, я не хотел начать вмешиваться в Его Промысел…[55]

Тем временем отца Вальтера несколько раз вызывали сотрудники КГБ и пытались вербовать его. Один из них ввел священника в состояние гнева и глубочайшей подавленности, перечисляя всех людей, с которыми последний общался, давая понять, что слежка велась постоянно. Горько было не только от попрания собственных человеческих прав, но и от осознания, что слежке подвергли всех друзей, знакомых, многих прихожан. После этого разговора отец Вальтер сразу же сжег хранившиеся у него адреса и письма[1].

После многочисленных вызовов, 2 октября 1963 года сотрудники КГБ сопроводили священника в Москву, где его ждало освобождение в обмен на советских шпионов и возвращение на родину[2].

3. США

По возвращении в США отец Вальтер начал работу в центре по восточно-христианским исследованиям Иоанна XXIII при Фордхамском университете в Нью-Йорке. Там он провел остаток своей жизни, проводя конференции, духовные упражнения для множества людей. Священник издал две книги своих воспоминаний: With Got in Russia (1964) и He leaded me (1973). Отец Вальтер Чишек умер 8 декабря 1984 года в Бронксе (штат Нью-Йорк)[3].

На основании множества свидетельств о святости жизни, в 1990 начался официальный процесс о беатификации отца Вальтера Чишека. Важным элементом процесса должно стать также историческое исследование сибирского периода жизни Божьего Слуги.

Билотас В. Апостольская деятельность священников Общества Иисуса в Сибири во время религиозных преследований 1955-1964 годов // Anno accademico 2010-2011.