Демант
Петер Зигмундович

    Родился в 1918, уроженец Инсбрука (Австрия). Перед арестом в 1941 был осужден как "австрийский шпион" на 5 лет лагерей, наказание отбывал в лагерях Сибири. После освобождения устроился работать в Пудинском районе Томской обл. Арестован 9 июля 1945. 12 сентября 1946 Военным трибуналом Томского гарнизона осужден на 10 лет ИТЛ и 5 лет поражения в правах, но Военной Коллегией Верховного суда СССР срок заключения был снижен на 2 года. Наказание отбывал на Колыме. Освободившись в 1953, остался на Колыме. Автор многих рассказов и повестей, в том числе автобиографических: Зекамерон ХХ века (М.:Худ.лит.,1992), Первая жизнь (М.:Глобус,2001), Мои три парохода: записки старого грузчика (М.:Глобус,2003),Сибирские миражи: рассказы и (М.:Алекс,2006). Повести (М.:Глобус,2003), Мимоходом.: Размышления, воспоминания, дневники, сколки (М.:Алекс,2006). Умер в 2006. 

И.А. Паникаров . «Из «Книги судеб»»

 С ПЕТРОМ ЗИГМУНДОВИЧЕМ ДЕМАНТОМ мы встретились в Магадане в июне 1996 года, куда он в числе других мос­квичей, бывших узников Ко­лымы, приезжал на открытие памятника жертвам по­литических репрессий «Мас­ка скорби». Заочно, по пись­мам, я был знаком с ним, по­этому и разговор у нас полу­чился теплый, дружеский и доверительный.

Устроившись поудобнее в кресле в гостиничном номе­ре, бывший колымчанин обратился ко мне:

- Ну, спрашивай, что тебя интересует. Так и быть, рас­скажу.

Мне известно, что моего собеседника в Ягодном мно­гие знают и помнят, но не столько по фамилии, сколь­ко как «австрийского шпио­на». С вопроса, почему имен­но «австрийский шпион», и началась наша беседа.

- Да, я австриец, - под­тверждает Петр Зигмундович, - и меня, в самом деле, многие годы, особенно офи­циальные власти, считали иностранным шпионом. Есть такая русская поговорка: «Дыма без огня не бывает», хотя в моей истории ни ог­ня, ни дыма не было. А шпи­онский ярлык на меня наве­сили вот почему.

Мой собеседник сделал небольшую паузу, как бы вспоминая, и продолжил: – Родился я действительно в Австрии, но детство и юность прошли в городе Черновцы, где служил мой отец, кадро­вый военный. Этот город до осени 1939 года входил в со­став Румынии. Когда терри­тория Северной Буковины была насильно присоединена к советской Украине, многие её жители ушли – кто в Румынию, кто в Венгрию, кто в Австрию, не желая быть советскими подданными. Я же решил не менять место жительства – ведь здесь про­шла большая часть моей жизни. Тогда я работал в краеведческом музее. Честно сказать, ни русского, ни ук­раинского языков не знал, кроме нескольких русских слов, которые в детстве слы­шал от отца...

- А что, ваш отец говорил по-русски?

- О да! Хотя и с сильным акцентом, но общался. Ему поневоле пришлось выучить его. Если хотите, я расскажу немного об отце.

- Конечно, это интересно.

- Мой отец во время пер­вой мировой войны участво­вал в боевых действиях про­тив Антанты и попал в рус­ский плен. Более трех лет его содержали где-то в сибирс­ких тюрьмах, и за эти годы он трижды совершал побеги. Первый раз его поймали где-то в Забайкалье с чужими документами, в которых он значился русским. Но какой из него русак, если он с си­льным немецким акцентом разговаривал! Отправили в Читу вместе с пленными ту­рками. Но он сумел второй раз сбежать, ушел в Харбин. В этом городе хотел обрати­ться в шведское посольство, которое могло его через Аме­рику переправить в Австро-Венгрию. Но охрана посоль­ства не захотела его выслу­шать, арестовала и передала российским властям. Опять заключили в тюрьму... Сосе­ди по камере, пленные тур­ки, знали, что отец дважды совершал побег, и предложи­ли ему вновь решиться на этот шаг – уйти через Гоби в Монголию и далее – в Аф­ганистан. Но он избрал другой путь и снова в одиночку ушел в побег. Добрался до Иркутска, на дворе уже была зима. И тут помог ему один священник. Каким об­разом? Отец попал на какой-то религиозный праздник, который проходил на реке. По обычаю в прорубь броса­ли железный крест, и кто-то должен был его достать, ны­ряя в ледяную воду. Обыч­но для этой цели за опреде­ленную плату церковники нанимали цыган. В этот же раз ныряльщик то ли моро­за испугался, то ли хотел, чтобы больше заплатили ему, заартачился. А народ ведь ждёт, церемония задержива­ется. И тут какой-то мужик, прорвавшись сквозь толпу, молча раздевшись, ныряет в прорубь и достает крест. Это был мой отец.

После праздника доставили его к священнику. Тот начал интересоваться, что за чело­век, откуда и так далее. Отец, конечно, не стал ему расска­зывать свою историю, а на­звался мещанином Степано­вым, которого якобы ограби­ли разбойники. А священ­ник и говорит ему: «Вижу я, какой ты Степанов, гово­ришь-то не ахти как по-рус­ски. Ну да ладно, не бойся, не сдам тебя властям. Ты меня выручил, и я тебе по­могу. Говори, что нужно». Отец сказал, кто он на самом деле, куда путь держит. Пе­реправил его священнослу­житель в Пермь с караваном, следовавшим на ярмарку. А оттуда отец, ради Христа по­прошайничая, пошел на се­вер в сторону Финляндии. Добрался до неё и через Шве­цию попал на родину – в Ав­стро-Венгрию. Вот за эти-то три года скитаний по рос­сийской земле и научился русскому языку.

Петр Зигмундович умолк, вспоминая, на чем прервал­ся его рассказ о себе, и про­должил:

- Так вот, остался я, ино­странец, в Стране Советов жить, не подозревая, что мною уже заинтересовались соответствующие органы. По-прежнему работал в музее. И вот 13 июня 1941 года попал в лапы НКВД. Обвинили в том, что я якобы шпион. Ав­стриец по национальности, живу в СССР – почему не уехал, как другие, на роди­ну? А так как я учился за границей, в высших учебных заведениях Чехословакии и Германии, то пришили мне и ярлык агента разведок этих государств. И загремел я в сибирские лагеря на пять лет. Отбыл наказание, освободи­лся из лагеря вовремя и в 1946 году устроился работать на бумажную фабрику Пуинского райпромкомбината Томской области. Но трудил­ся недолго, снова арестова­ли...

12 сентября 1946 года состоялся суд, – продолжает свой рассказ о следующем этапе лагерной жизни Петр Зигмундович. – Теперь ме­ня судил Военный трибунал Томского гарнизона по ст.ст. 19 и 58 п.п. 1, 8, 10, 14. (Ста­тья 19 – «покушение на ка­кое-либо преступление, а ра­вно и приготовительные к преступлению действия, вы­ражающиеся в приискании или приспособлении орудий, средств и создании условий преступления...». Статья 58 пункт 1 – «контрреволюци­онное действие, направлен­ное к свержению, подрыву или ослаблению власти рабо­че-крестьянских советов... или к подрыву или ослабле­нию внешней безопасности Союза ССР и основных по­литических и национальных завоеваний пролетарской революции... пункт 8 – совер­шение террористических ак­тов, направленных против представителей Советской власти... пункт 10 –пропа­ганда или агитация, содер­жащие призыв к свержению, подрыву или ослаблению Со­ветской власти... пункт 14 – контрреволюционный  сабо­таж... (Уголовный Кодекс РСФСР, редакция 1926 года. – И. П.).Получил десять лет и пять «по рогам», то есть поражения в правах. Од­нако военная Коллегия Верховного суда СССР сочла до­статочной мерой наказания восемь лет исправительно-трудовых лагерей по статье 58-10. В 1959 году, уже пос­ле освобождения, дело было пересмотрено и поражение в правах отменено, хотя я пра­ктически и лагерный срок, и ссылку отбыл полностью.

Со станции Асино Томской области в числе многих за­ключенных меня повезли железной дорогой в Наход­ку. В конце ноября погрузи­ли на пароход «Советская Латвия», и через восемь-де­сять дней мы прибыли в Ма­гадан. А потом лагеря Дальстроя – «Новый пионер», «Спорное», «Днепровский» и другие. Из «Днепровского» я и освободился 31 августа 1953 года...

- А в каком году вас реа­билитировали, Петр Зигмундович? – поинтересовался я.

- Все эти годы и в лаге­ре, и после освобождения я считал, что ни в чем не виноват перед Советами, а тем более – перед народом, врагом которого, судя по пун­ктам статьи, меня сочли. Поэтому и не обращался ни в какие инстанции по поводу своей реабилитации. Никогда не писал ни жалоб, ни заяв­лений, ни просьб о помило­вании, как многие делали, будучи в заключении, и по­сле освобождения из лагеря. Советский суд я просто не признавал так же, как и его решения в отношении обеих моих судимостей. Более то­го, считал ниже своего дос­тоинства просить этот орган разобраться во всем том, что со мною произошло. Суди­мость с меня, конечно, была снята, но я не был оправдан. Лишь после развала Союза и по настоятельной просьбе спутницы жизни Ирины Пе­тровны, которая указала мне на большие льготы репресси­рованным (это было время пустых полок в магазинах), я для успокоения совести и удовлетворения требований супруги в ноябре 1991 года обратился в прокуратуру. И спустя три дня получил до­кумент о реабилитации...

После освобождения из ла­геря  «Днепровский» Петр Зигмундович остался рабо­тать там по вольному найму. А когда в 1955 году лагерь и поселок ликвидировали, при­ехал жить в Ягодное. Уст­роился грузчиком в торговую контору УРСа и до 1978 года трудился там.

Но и после освобождения из заключения «австрийский шпион» находился под негласным надзором КГБ. Имея два высших образования, владея несколькими языками (немецким, английским, французским, испанским, итальянским, чешским, поль­ским и другими), он не мог найти работу по своим зна­ниям и способностям. Вер­нее, во всех организациях ему отказывали в трудоуст­ройстве. Так и проработал до пенсии грузчиком. По его примерным подсчетам, за 23 года своей трудовой деятельности в УРСе через его руки прошло 75 (!) тысяч тонн грузов – мешки с сахаром, мукой, солью, ящики со стеклом, гвоздями, посудой, пианино, мотоциклы и другие товары народного потребления. А зарплату тогда он получал всего 80 рублей в месяц.

- В начале 70-х годов ре­шил оставить физический труд, – рассказывает Петр Зигмундович. - Ведь пере­валило за пятьдесят... Дого­ворился с начальником ме­теостанции на Бохапче насчет работы – у меня второй класс радиста. Он согла­сился взять, но через неко­торое время отказал. А че­рез пару лет мы с ним вновь встретились, и он объяснил мне причину отказа. Оказы­вается, в местном отделении КГБ узнали, что я хочу уй­ти на метеостанцию, и по­звонили начальнику, дав указание не принимать меня на работу.

Петр Зигмундович точно знал, что числится в списках неблагонадежных людей в КГБ, хотя и не понимал, по­чему – ведь наказание от­был сполна.

Подводя итог своей лагер­ной одиссеи, П.З. Демант сказал:

– Это краткая моя биогра­фия, так сказать, «скелет». А «мясо» – увлечение музы­кой, фотографией, радиоде­лом, туризмом, альпинизмом, немного писательской деяте­льностью и т. д.

Кстати, Петр Зиг­мундович вместе с работни­ками вневедомственной охра­ны Чистяковым и Тармыхиным в 1957 году первым по­корил самую высокую гору в Магаданской области – пик Абориген. С тех пор ежегод­но проходят маршрутом, про­ложенным ветераном Колы­мы, не только любители аль­пинизма нашего района, но и гости из других населен­ных пунктов области и стра­ны.

В 1960-70-е годы он вел сек­ции альпинизма и туризма в Ягодном. Ребята, занимавши­еся в этих секциях, не раз становились победителями и призерами различных обла­стных соревнований. Некото­рые из них, такие, как Геор­гий Уртаев, Александр Чис­тяков, Владимир Чеховских и другие, до сих пор живут в Ягодном, и с благодарностью вспоминают своего учи­теля.

Занимаясь с ребятами аль­пинизмом и туризмом, Петр Зигмундович вовсе не чис­лился в штате тренеров-пе­дагогов районного спорткомплекса, не получал за свою работу деньги. Но с ним все считались, ибо видели, как к нему тянется детвора.

П.З. Демант – автор не­скольких книг. Его перу при­надлежат романы «Зеркало тети Сарры», «Вижиланты золотой Монтаны», автобио­графическое произведение «Счастливые тридцатые годы», ряд новелл и расска­зов. Два рассказа - «Карьера Терехо­ва» и «Идол» - из тогда еще не опубликованной книги Пет­ра Зигмундовича «Сибирские миражи», были опублико­ваны в «Северной правде» в 1996 и 1997 годах (книга вышла позже).

Но самое знаменитое его произведение – «Зекамерон XX века», которое автор написал, живя еще в Ягод­ном, где идет речь о колым­ских лагерях и людях, отбы­вавших в них наказание.

- Эту книгу я начал писать в 70-х годах и чуть было в очередной раз не по­страдал из-за нее, - вспо­минает Петр Зигмундович. - Как-то, находясь на стацио­нарном лечении в больнице в Ягодном, я рассказал ребя­там по палате эпизод из ла­герной жизни, который про­изошел на прииске «Дне­провский». Все внимательно, с интересом слушали. А ко­гда я закончил рассказывать, один из знакомых задал мне вопрос: почему, мол, не на­пишешь обо всем, что случи­лось с тобой, книгу? Дейст­вительно, подумал я. И на другой день взялся за вос­произведение своих воспо­минаний на бумаге. Писал и прятал под подушку. Вый­дя из больницы, продолжал писать. К середине 70-х го­дов рукопись была готова, но предлагать ее какому-либо издательству для публика­ции я не собирался. Пони­мал, что не опубликуют, более того – обвинят в иска­жении действительности. О том, что я пишу о лагерях, каким-то образом прознали местные сотрудники комите­та госбезопасности, но в от­крытую меня не преследова­ли, понимая, что нужны до­казательства. Кое-кто из жителей Ягодного (меня в по­селке знали все от мала до велика), как позже мне ста­ло известно, пытался по указанию КГБ выяснить, дейст­вительно ли я пишу мемуа­ры. Как бы между прочим расспрашивали о пережитом, интересовались литературой, имеющейся в моей библиоте­ке, советовали взяться за перо. Я, конечно, смекнул, в чем дело, соглашался: мол, можно написать, да вряд ли кого-то заинтересуют мои воспоминания. Сначала ру­копись прятал дома, но по­том, боясь обыска, передал ее очень хорошей моей зна­комой Вере Гавриловне Амельченко, которая хранила ее несколько лет и после моего отъезда на «материк» при­слала мне. А когда в стране начали открыто говорить и писать о прошлом, я издал «Зекамерона»...

Около двух часов продол­жалась наша беседа. В гос­тиничный номер заходили москвичи, тоже бывшие уз­ники, приехавшие вместе с Петром Зигмундовичем на открытие памятника. Один из них, А.А. Александров, после того, как рассказчик поведал о своем втором арес­те и отправке в этап со стан­ции Асино, обратился к Пет­ру Зигмундовичу:

- Слушай, а ведь мы с то­бой одним эшелоном в На­ходку ехали. Я даже помню твою фамилию, потому что редкая она, к тому же и не­русская...

И старожилы Колымы на­чали уточнять всякие дета­ли, связанные с их отправ­кой на Северо-Восток. И дей­ствительно, все сходилось: вспомнили, какая погода сто­яла в тот дань, станцию и состав, фамилии энкавадэшников и приключения в пу­ти. Оказалось, что и на Ко­лыму их везли одним паро­ходом...

Остается лишь добавить, что в Москве в 2003 году под псевдонимом Вернон Кресс вышла книга «Мои три парохода», в которой автор рассказывает о своей послелагерной жизни в поселке Ягодное и о многих жителях 1950-70-х гг. этого районного центра в Магаданской области.

11 декабря 2006 года Петр Зигмундович Демант, после тяжелой продолжительной болезни умер в Москве.

 ИВАН ПАНИКАРОВ, председатель общества «Поиск незаконно репрессированных», создатель музея «Память Колымы», пос. Ягодное, Магаданская обл.