Голубин
Глеб Сергеевич

"Из истории формирования фондов НКГ-НХМ. Работы С.И. Голубина".
Дар// Новосибирск (городской общественно-художественный журнал) 2010, № 1. С. 145-146.

«Одним из моих первых учителей по рисованию, в школе был Петр Игнатьевич Цаплин, а вне её - Глеб Сергеевич Голубин (сын художника Сергея Ивановича Голубина, которого и мне довелось знать лично), сам когда-то бравший уроки живописи у художника-передвижника Андрея Николаевича Шильдера.
Глеб Сергеевич Голубин (1896-1956), в прошлом студент-химик, художник Томских педагогического и медицинского институтов, он добровольно пошел сражаться за «веру, царя и отечество» во время первой мировой войны, был тяжело ранен - осколком снаряда ему раздробило ногу, перенес голод, тиф. В 1937 году проходил по сфальсифицированному делу «Кадетско-монархическая организация «Союз спасения России» вместе с поэтом Н.А. Клюевым, князем и княгиней Волконскими, профессором Галаховым, ссыльным архитектором Брюлловым и другими. Вскоре после ареста тюремные медики подтвердили, что у подследственного остеомиелит, но, тем не менее, «следовать в исправительно-трудовой лагерь может». Он и проследовал в Сиблаг на десять лет, отбыл их, имел еще пять лет поражения в правах, жил в Мариинске, там и скончался, не дождавшись реабилитации. Смерть его скрыли от ослепшего еще в 1942 году отца.
Я познакомился с ссыльным Голубиным в Мариинске летом 1949 года, накануне начала школьного учебного года, когда пошел в шестой класс. Очень любил рисовать, рисовал «самостийно», в основном с натуры, хотя имел преподавателя только в третьем классе, когда эвакуированная во время войны некая Юлия Сидоровна, руководитель изо-кружка для старшеклассников, внимая моей слезной просьбе, пустила меня на занятия, но я успел получить всего два-три урока, так как боготворимая мною Юлия Сидоровна срочно уехала, вернувшись к себе на родину, кажется, в Киев.
И вот, мой отец однажды вдруг говорит, что у него, в артели им. П. Осипенко, в галантерейном цехе работает художник, он же зеркальный мастер, модельщик и т.п. И что он как-нибудь сведет меня с ним. Я едва дождался конца рабочего дня (отец не разрешал мне посещать его в рабочее время), побежал в артель, сам нашел Глеба Сергеевича. После беседы в пути к дому, где они жили с Клавдией Ивановной, женой-лагерной подругой, старшей медсестрой нашей больницы. Он сразу же пригласил меня в их квартиру, и с этого момента я стал завсегдатаем у них, практически ежедневно бывая с Глебом Сергеевичем и на его работе, и дома, пока не закончил школу и не поступил с его же согласия на архитектурный факультет Новосибирского инженерно-строительного института. Незадолго до кончины Учителя, когда он был безнадежно болен, Клавдия Ивановна вызвала меня в Мариинск, и у нас состоялся последний разговор с ним. Он говорил с трудом, делая большие паузы. Это было его последнее напутствие-наказ.
А сказал тогда Глеб Сергеевич следующее: «Ты, Володя, у меня за сына. Я прошу тебя восстановить доброе имя отца моего Сергея Ивановича. Я доставил ему много горя. И на него было много напастей из-за моего ареста и заключения. Я очень и очень виновен перед ним... Прошу тебя устроить сохранившиеся работы папы в музей и сделать всё, чтобы он не остался забытым. Он достоин этого...» Затем заговорил про мои дела и заботы: «Я советую тебе всегда быть мудрым и гибким, каким был Ленин. Как он мог улавливать момент и использовать ситуацию!...» Были, разумеется, и другие темы, но обращаю внимание только на эти, важные
Глеб Сергеевич никогда мне или при мне не рассказывал о своей жизни «от» и «до», но из отрывочных разговоров, рассказов, даже только реплик я могу составить более или менее достоверно его биографию и, более того, в контексте слышанного могу предложить свою версию поведения в тех печальных событиях.
Он не раз вспоминал, что в годы гражданской войны и после сотрудничал с Троцким и Кировым, правда, я до сих пор не знаю, в чем это выражалось. Раз так говорил о Ленине, то, очевидно, судил о нем не понаслышке или печати. И на Кавказе, когда терялся для отца на долгих четыре с лишним года, он, похоже, попал туда вместе с Кировым. К 1937 году хорошо была известна судьба Троцкого и Кирова, а также многих других, в том числе из самого близкого окружения Голубиных не только в Томске. Думаю, как только Глеб Сергеевич попал в «объятия» НКВД, то сразу сообразил, что ему безопаснее проходить по сфальсифицированному делу «ССР» в компании с местными томичами, чем быть привязанным к реальным событиям, связанным с этими государственными и партийными деятелями.
Второе - судьба отца, который уже в то время стал слепнуть, быстро развивалась глаукома и редкая болезнь - боязнь пространства. Глеб Сергеевич безмерно любил его, так как, помимо всего, родную мать он потерял, когда ему было всего две недели отроду. Отец был для него больше чем отец... Поэтому быстро соглашался, беря на себя все, что ему инкриминировалось.
Глеб Сергеевич много рассказывал о Горьком, Маяковском, Блоке, Есенине и других известных личностях, которых, видать, знал по Петербургу, Москве, встречал в «Пенатах» у Репина, где, случалось, бывал с отцом.
Надо дать и какое-то объяснение тому обстоятельству, что квартиру Волконских посещали в числе других «Сергей Иванович Голубин и его сын Глеб Сергеевич», по логике, в первую очередь должны были привлекать по уголовному делу отца, а не сына, но Сергея Ивановича оставили в покое. Почему?
В 1936 году С.И. Голубин был приглашен в Ленинград, в Академию художеств, в качестве преподавателя-воспитателя «Школы юных дарований». В Ленинград он едет через Москву, где у него были хорошие знакомые еще с дореволюционных времен, среди которых М.Ф. Владимирский, бывший нарком здравоохранения РСФСР, председатель ЦРК ВКП(б), П.А. Красиков, бывший прокурор Верховного Суда СССР, М.И. Васильев, бывший заместитель председателя того же суда, М.А. Добрынина - его жена и другие. Но, вот, едва устроившись на новую работу, Сергей Иванович срывается с места и срочно возвращается в Томск.
Не потому ли, что в том же, 1936 году, в Томске возбуждаются уголовные дела против Волконских и Клюева. Может, кто-то известил Голубина-старшего об этом, и он понял, что круг людей будет расширен и они попадут в него? Может быть, он воспользовался прежними знакомствами, чтобы как-то защититься? А может, сыграла роль и его собственная биография и прошлая революционно-партийная и государственная деятельность его второй жены Екатерины Виктентьевны Борткевич, которая в последние годы была депутатом Ленсовета, директором Центрального Дома искусств в Ленинграде, созданного в свое время А.М. Горьким?
Может, и во всех этих прошлых обстоятельствах следует искать объяснение, что Голубин-сын соглашался на то, что ему предлагали следователи потому, что в это время прошлые революционные заслуги становились уже виной?
Так подробно пишу об отце и сыне Голубиных, чтобы можно было представить масштаб их личностей, их роли в моей жизни, моей ответственности и вечном, если хотите, сыновьем, долге перед этими для меня святыми людьми».

В.М. Пивкин- заслуженный архитектор РФ, профессор НГАХА, член Союза Художников СССР.

(Статья представлена в Мемориальный музей хранителем личного архива В.М. Пивкина Г.М. Залесовым)