Горянова
Наталья Алексеевна

В 1934-37 работала в должности заведующей фундаментальной библиотеки Московского Архитектурного института. Муж - Анатолий Георгиевич Горянов-Горный (1898-1937), дипломат, чекист; создатель и руководитель Технического отделения Экономического управления ОГПУ («шарашки»), перед арестом в 1937 начальник Управления Волго-Донского канала Народного комиссариата водного транспорта СССР, ответственный редактор журнала «Геодезист». Жили в Москве по адресу: Машков пер., д. 13, кв. 26.

Мужа арестовали 23 июля 1937. Был обвинён в «предательско-изменнической деятельности, направленной к совершению противо-государственного переворота и восстановлению капиталистического строя», а также в сотрудничестве с германским Генеральным штабом и в неназванных уголовных преступлениях. Осуждён постановлением Комиссии НКВД и Прокуратуры СССР (в особом порядке) 28 октября 1937. Расстрелян в тот же день на расстрельном полигоне «Коммунарка».

О её судьбе известно, что после ареста и приговора в отношении мужа она была также арестована и приговорена как член семьи изменника Родины к заключению в ИТЛ. По воспоминаниям бывших заключенных Нарымского спецотделения Сиблага находилась в Томском лагере для ЧСИР, где исполняла обязанности дворника.

Источн.: РГАСПИ, ф.17,оп. 171, дело 412, лист 89. Горянов-Горный Анатолий Георгиевич. stalin.memo.ru ; Расстрельные списки: Москва, 1937-1941: "Коммунарка", Бутово. - М., 2000;

Из воспоминаний бывшей з/к Томского лагеря для ЧСИР Гейнц (ур.Юнг) Марии Николаевны:

Среди нас жила Горянова Наташа – дворник, жена какого-то наркома. У нее были глаза навыкате, с чудовищно глупым выражением, полные щечки, всегда красные, как морковь, и седые космы. По прибытии на эту зону она пожелала нести должность дворника – что ж, это ей очень подходило! Я не могу себе представить ее без метлы. Даже когда она входила в камеру, она обнимала свою метлу! Она была предметом наших постоянных шуток, и только камень устоял бы от смеха, когда она принималась рассказывать о своей прошлой жизни: – Знаете, девочки, – говорила она, садясь на край нар. – На воле у меня были золотые кудри и пунцовые губки. Я обожала платья воздушные, кисейные, как облако... В меня влюбился художник Курилко, знаете, конечно, это известный художник. Он без конца писал меня. Писал, писал и писал... Я ему позировала в гамаке, моя рука (у меня на воле очень красивые были руки, пальцы, знаете, длинные предлинные), так вот, моя рука ложилась на край гамака, грудь вздымалась, я изящно выставляла ножку... Тут мы совершенно падали в истерике. На ней были тюремные бутсы 45 размера с толстой подошвой и тюремный бушлат вместо газового платья! (Бушлат и бутсы ей выдали за почетную должность дворника). Она продолжала: – Моя любовь была сдержанной, и любила я его внутри, а снаружи я любила своею мужа. Нельзя же было не любить Курилку! У него были зеленые длинные глаза, т.е. один глаз! Другой он где-то потерял и носил элегантную черную повязку! Я сходила с ума! Девочки, это был не человек, это шедевр! Картины с моим изображением конфисковали, их, видимо, взял какой-нибудь негодяй из НКВД. И далее все в таком роде. Однажды утром она нас разбудила словами: – Девочки, выпал снег! И представьте – на всей территории! Можно было лопнуть от смеха, слушая ее романтические приключения. Когда ее с нами не было, я ее постоянно изображала, говорят, было похоже, и тогда вокруг нас собиралась толпа, и все хохотали, как безумные.

Х.В.