Хлебникова
Лидия Ивановна

Октябрь, дождь, разбухшая глина, грязь…Среди приехавших на кладбище, в основном, старики. После молитвы они вдруг, перебивая друг друга, заговорили, заплакали: «Да вы знаете, как она мне помогала…», «Да вы знаете, она меня от смерти спасла…», «Научила…», «От неё прямо свет шёл- любви и добра…»
В тот день хоронили Лидию Ивановну Хлебникову. Она была последней из более 500 человек, осужденных за веру в годы Советской власти в Томске. А незадолго до этого в Колпашеве прощались еще с одним свидетелем репрессий - Николаем Андреевичем Становым. Все, что мы теперь можем для них сделать, - это сохранить о них память. Об этом и печется Нина Поликарповна Фаст: вместе с сыном и при поддержке общества "Мемориал" она готовит к публикации книгу об участниках тех трагических событий, о людях, про которых она говорит: "Это соль земли русской".
В доме Нины Поликарповны висит большая фотография начала 20-го века, запечатлевшая томских священнослужителей того времени. 70 человек, благородные, одухотворенные лица. Только 10 из них "идентифицированы", фамилии остальных тоже известны, но назвать, кто есть кто, на фото невозможно - слишком мало данных об этих людях. Да и те собирались практически по крупицам многие годы.
Другие фотографии не менее уникальны. Они сохранили лица тех, кто был репрессирован в годы Советской власти за одно преступление - веру в Бога и неотречение от нее. Все они либо сидели, либо были расстреляны. Часть фотографий удалось найти в уголовных делах архивов НКВД, они характерные - "анфас-профиль". Другие получены от родственников: кто-то бережно хранил как реликвию, кто-то отрезал лики крамольной родни и спрятал от греха подальше. Есть и иконописное изображение:
-Это Масловский, - поясняет Нина Поликарповна. - Он был расстрелян в Томске, а после признан святым.
Нина Поликарповна перебирает снимки:
-Это Пинтусов, его расстреляли в Колпашевском Яру... Это-Лидия Палладиевна Сергиевская, профессор-ботаник, она всю жизнь проработала у Крылова. Их даже похоронили вместе в Ботаническом саду. Свои книги она подписывала так: сначала ставила фамилию Крылова - даже когда его давно не было, а ниже свою. Лидия Палладиевна была очень верующим человеком. Про нее говорили "странная" - из-за потрясающего аскетизма. Когда она стала лауреатом Сталинской премии, то отдала её на покупку шкафов - гербарии было некуда ставить. И жизнь свою делала не с Феликса Дзержинского, как нас учили, а с Макария Невского.
...А вот очень интересная личность - Николай Чистосердов. Его расстреляли в 1930 году. И дети его пострадали. Один из сыновей за то, что не отрекся от отца, был изгнан из университета, заболел и умер в том же году. Другого сына расстреляли в 1937 году. Интересно, что в качестве обвинения ему предъявляли владение домом, принадлежавшим на деле его жене. (Она была сиротой и воспитывалась в семье купца Гадалова. Гадалов был богатым человеком, своих детей не имел. Вот он и вырастил девочку-сиротку, отдал замуж за будущего священника, а в наследство дал дом. Большой, чтобы этаж можно было сдавать внаем - все какая-то копейка на существование.) Семья у них тоже была немаленькая. Самих было шестеро с детьми плюс его родители, а потом и дети обзавелись семьями. Конечно, было и хозяйство - корова, лошадь. За это и арестовали.
Страшным был в Томске 1940 год. В апреле начались аресты "участников антисоветской группы церковников". Лидия Ивановна Хлебникова шла, как и все арестованные, по 58-й статье - антисоветчица. А ведь она была совсем девочкой, ей только исполнилось 20. Были в "группе церковников" и совсем старики -1881 года рождения, 1874-го... Кто-то из них был церковным старостой, кто-то крестики делал, кто-то венчики для умирающих изготавливал. Вместе собирались, вместе молились - вот и вся вина. Но разве власть могла это допустить? Все пошли на эшафот, в том числе и Хлебникова, которая была членом церковного совета. Да еще в деле фигурируют ее признания, что не посещала агитплощадку перед выборами да не проголосовала за коммунистов-безбожников.
Арестованные даже не знали друг друга. Лидия Ивановна вспоминала: "Захожу в камеру, а там сидит женщина, Татьяна Бородай. Начесывает свои рыжие пышные волосы и не унывает - поет и плачет, поет и плачет". Татьяна была всего на 3 года старше Лидии. "Я сразу поняла: "подсадная утка". Сейчас начнет из меня информацию выпытывать! "Нет, - объяснили после мы ей, - она вашей подельницей была. И тоже получила большой срок". Лидия Ивановна повинилась: "Прости меня. Господи, а я так нехорошо о ней подумала".
Лидия Ивановна отсидела 10 лет, после чего ее отправили в Каргасок - в ссылку. Там ее арестовали во второй раз, и она попала в Казахстан, в Карагандинские степи. Освободилась Хлебникова только в 1956 году. Тогда многих отпускали - после смерти Сталина.
Лидии Ивановне и возвращаться-то было не к кому. Посадили ее совсем молоденькой - ни мужа, ни детей. Родных тоже не было: мама умерла, когда ей было 6 лет, и ее воспитывал отчим. Это был хороший человек, но в 56-м году и его уже не было в живых. Так и прожила потом всю жизнь одна, не создала семьи. Кто бы в то время женился на женщине, отсидевшей два срока? Это сейчас мы знаем и понимаем, что люди пострадали безвинно. А тогда считали по-другому: просто так не садят - значит, действительно, ты - враг народа.
Первый срок она отбывала на станции Яя в Кемеровской области. Она вспоминала: "Весна. Пасха. Сердце с утра ликует. Иду по территории лагеря... Я и запела: "Христос Воскресе из мертвых...", меня тут же за рукав и в штрафной изолятор. Через короткое время нас, "любителей попеть", набралось в камере женщин десять, и все монашки. Они службы помнили хорошо. На работу нас из ШИЗО не гоняли, правда, есть давали только паечку хлеба и воду. Ну и помолились же мы всю Светлую седмицу. Вот ведь как Господь чудесно все устроил". Лагерь был огромный, во время войны женщины-заключенные шили одежду солдатам - маскировочные халаты, телогрейки, рукавицы. Потом Лидию Ивановну даже наградили медалью "За доблестный труд в годы Великой Отечественной войны" и юбилейной - "50 лет Победы...".
Но что эти медали, когда вся жизнь была изломана? Она и век свой доживала в нищете. На работу устроиться бывшей осужденной было непросто. Лидия Ивановна всю жизнь работала при Свято-Троицкой церкви техничкой, за мизерную - во славу Господа - зарплату. Все, что у нее было, это малосемейка. Крошечная комнатушка, в которой помещались столик и две кровати. Жила она с такой же старой женщиной, как и она, к тому же больной эпилепсией. В свое время Лидия Ивановна взялась за ней ухаживать - за чужой одинокой старухой - да так и ходила за ней всю жизнь. За одну эту сострадательность можно ею восхищаться!
- Я, признаться - продолжает Нина Поликарповна, - хлопотала у настоятеля Троицкой церкви и у владыки, чтобы Лидию Ивановну похоронили в церковной ограде. Она ведь 50 лет молилась и 30 лет уборщицей там работала. Женщина она одинокая, и к тому же все пострадавшие за веру Христову считаются великомучениками. А такие, как Хлебникова, претерпевшие в годы Советской власти, новомучениками. Будем просить о ее канонизации. Я считаю, что добра от нее было больше, чем от всяких заслуженных артистов. Не с них все-таки люди пример берут, а с таких незаметных тружеников, как Лидия Ивановна.
... Мы все суетимся, все нам чего-то надо. На самом деле нужно просто оставаться честными и порядочными, и больше ничего не нужно. Я все думаю, сколько мужества нужно было иметь Николаю Андреевичу Становому, чтобы сказать: "Я не признаю над собой и не подчиняюсь никакой власти, кроме Бога". Он сказал это в 1950 году. За это и получил 10 + 5 лет. А в 37-м был бы за такие слова расстрелян.
Николай Андреевич жил в Колпашеве, и мы встречались редко. Туда я возила деньги от Александра Исаевича Солженицына для бывших узников ГУЛАГа. И моя мама как-то сказала: "А я бы обязательно деньги дала вот такому человеку. Столько лет вместе работаем в тубдиспансере, уж очень хороший человек -добрый, порядочный. Таких людей нынче мало. Живет он очень бедно, и хоть по возрасту должен получать пенсию, отчего-то не получает".
Я и пошла к нему. Вижу - икона в углу. "Хочу, - говорю, - с вами поговорить, Я из "Мемориала", вот и интересуюсь". Тогда и выяснилось, что он сидел по 58-й статье. Становому в 1956 году "повезло" - пришло постановление военного трибунала: заменить 10 лет заключения на 5. К тому времени он отсидел уже б лет, и его освободили совсем. Жил он вместе со старушкой - Марией Григорьевной Струковой, она 1911 года рождения. И тоже в свое время была осуждена по этой же статье, отсидела 10 лет. Жили они, как два одиноких человека, вместе, чтобы помогать друг другу, как брат с сестрой. Мы на них, как на репрессированных, подали сведения Солженицыну - он каждый год выделяет средства для узников ГУЛАГа.
Николай Андреевич и брать-то деньги не хотел: "Нет-нет, ненужно. О добродетелях молиться надо, а я уж такой старый, могу не успеть". Но я их убедила: "Это ни к чему вас не обязывает, это милостыня. Человек может другим помогать, вот и помогает. Эти деньги он вам выделил, куда же я их теперь дену?"
Как выяснилось, от пенсии Становой отказался сам: "Ничего не хочу брать от той страны и власти, которая борется с Богом". Не захотел он получать ни советского паспорта, ни справки о реабилитации: "Я столько страдал. Это, может быть, единственное оправдание мое перед Богом, а вы и этого лишить хотите?!" А ведь тогда можно было рассчитывать на денежную компенсацию за 6 лет лагерей.
Жил он совсем скромно, без мяса, на овощах со своего огорода. Стоит, бывало, терпеливо с ведром картошки на базарчике, ждет покупателя - больной, без слез смотреть нельзя. А ведь еще помогал другим, за одной слепой бабушкой ходил... Не успели мы ему пенсию оформить - умер в сентябре Становой, так и не приняв ничего от "богоборческой власти". Погиб он трагически - полез в погреб, хотел просушить его перед копкой картофеля. А вылезть из него не смог со своей больной спиной, задохнулся.
Становой был не единственный, кто не хотел ничего принимать от Советской власти. В Томске на улице Яковлева жил травник Константин Иванович. Его мама еще девочкой была послушницей у Иоанна Кронштадтского. Хотела принять монашество, но он, прозорливый старик, сказал: "Все монастыри будут разрушены, монахи уничтожены, иди - спасайся в миру". Она вышла замуж, попала в Томск. Как-то ее муж поехал в лес за дровами и стал свидетелем ужасной сцены: красноармейцы вспарывали животы белогвардейцам и кишками привязывали их к березам. С тех пор она отказалась принимать эту власть. Всю жизнь проработала медсестрой у Сибирцева и буквально боготворила его. А от пенсии отказалась наотрез: "Собес - это от "содействия бесам". Кто эту пенсию получает, тот или болеет, или умирает, а я жить хочу". И действительно, до 90 лет прожила.
Это была страшная власть, она не жалела ни старых, ни малых. Был у нас такой Соловьев: его первый раз арестовали в 1917 году - отпустили, в 1924-м арестовали - опять отпустили, в начале 30-х арестовали - уцелел. Ну уж в 1937-м его не выпустили... В деле писали: до революции имел свой дом, сам священник, дочь его замужем за священником да еще - такая-сякая - уехала в ссылку за мужем. Вот и основание для ареста. Припомнили и то, что уже неоднократно был под арестом. Приговор - расстрел. А ведь ему шел девятый десяток.
Глядишь на эти фотографии - какие благородные лица! И все уничтожены! И памяти о них почти не осталось. Мы как Иваны, не помнящие родства... А ведь все эти люди были не самые худшие. Они заслуживают того, чтобы о них знали потомки.
Записала Наталья Дмитриева
На фото: Лидия Ивановна Хлебникова с отчимом.
«Все для Вас» № 280. 25 октября 2001 г.