(1881-1942)
Православный священник в г. Бердянске; арестован в 1937 году и осужден на 8 лет заключения, находился в Асиновском ИТЛ, умер в 1942 году; РПЦ причислен к лику новомучеников и исповедников российских
Родился 8 марта 1881 в селе Мануиловка Бердянского уезда Таврической губернии в семье священника Михаила Киранова, предки которого были болгарами, спасаясь от турок, они приехали в Россию в 1830. Виктор Михайлович окончил Таврическую Духовную семинарию и в 1903, избрав светскую карьеру, поступил в Юрьевский университет, однако через год все же оставил университет и по назначению епископа Таврического стал служить псаломщиком в Свято-Троицком храме в селе Новопрокофьевка Бердянского уезда. Женился на девице Антонине, выпускнице Симферопольского женского духовного училища, дочери священника Петра Троицкого.
30 октября 1905 был епископом Таврическим Алексием (Молчановым) рукоположен во священника к Покровской церкви села Большая Благовещенка Днепровского уезда. В 1906 был назначен законоучителем в Нововасильевскую земскую школу. В начале двадцатых был возведен в сан протоиерея и назначен настоятелем Вознесенского собора в Бердянске, а после его закрытия в 1928 - настоятелем Покровской церкви и благочинным Бердянского округа. В 1936 году над Покровским храмом нависла угроза закрытия — власти собирались его разрушить, чтобы из кирпича сложить здание школы. Священники, здесь служившие, — протоиереи Виктор Киранов и Михаил Богословский и священник Александр Ильенков, — решили по возможности воспротивиться этому. Обойдя дома верующих, они пригласили их на приходское собрание. Собрание состоялось после Божественной литургии 8 января 1937 года, и пришло на него едва ли не четыре тысячи человек. С протестами против закрытия выступили многие прихожане храма.
Выступления верующих в защиту храма не помогли — он вскоре после собрания был закрыт, а некоторое время спустя, летом 1937 священники Покровской церкви были арестованы и заключены в тюрьму в Бердянске. Отцу Виктору предъявили показания лжесвидетелей, в которых говорилось, будто он поручил им в день выборов отравить колодцы и выдал даже для этого яд. Ознакомив отца Виктора со лжесвидетельствами, начальник Бердянского НКВД потребовал, чтобы священник их подтвердил, но отец Виктор отказался. Последовала площадная ругань, и затем следователи беспощадно его избили: били по лицу, по животу, по чему попало. Но поскольку это не подействовало, его стали допрашивать круглосуточно: следователи сменялись, а подследственный беспрестанно, в течение тринадцати суток допрашивался. Перерыв в допросах был сделан всего один раз на шесть часов. Через месяц отец Виктор подписал против себя лжесвидетельства, и дело было отправлено на подпись прокурору. Тот, однако, нашел неудовлетворительным то, как велось дело, и неубедительными показания обвиняемого, и материалы следствия были отправлены в вышестоящую инстанцию — в Москву, откуда пришел ответ, чтобы во всем разбирались на месте.
Снова начались допросы, во время которых были представлены лжесвидетельства, обвиняющие отца Виктора в антисоветской агитации. К очной ставке был привлечен отрекшийся от сана священник, служивший ранее вместе с отцом Виктором в Покровской церкви. Он заявил, что протоиерей Виктор говорил ему, что колхозное строительство вредно и коллективное хозяйство гибельно для крестьян, что отец Виктор назвал его «балдой» и «подхалимом» за то, что он отказался служить священником и перешел на советскую работу. Лжесвидетель показал также, что отец Виктор являлся руководителем всей приходской жизни, инициатором и руководителем собрания, устроенного после праздника Рождества в защиту храма. В заключение снявший с себя сан лжесвидетель дерзко и нагло сказал: «Пора, Виктор Михайлович, бросить заниматься этим и перейти на честный труд». В ответ отец Виктор назвал его «балдой», за что тут же получил десять суток карцера.
Опасаясь обмана и подлога со стороны следователя, он 7 марта 1939 письменно отказался от первоначальных показаний, выбитых у него следователем. А затем в письменном виде заявил, что не признает себя виновным. Следствие было закончено, в ожидании приговора все обвиняемые были отправлены в тюрьму в город Запорожье. 29 октября 1939 тройка НКВД приговорила протоиерея Виктора к восьми годам заключения в исправительно-трудовой лагерь, и он был отправлен в село Асино, тогда еще Новосибирской области, в настоящее время Томской обл. В лагере работал на лесозаготовках, перенес тиф, был дневальным по бараку.
Сохранились и опубликованы письма, которые протоиерей Виктор Киранов отправлял своей супруге Антонине Петровне. Так, писал супруге: «Пишу наскоро... Прибыл к месту своего назначения. Ехал через Харьков, Сызрань, Новосибирск, Томск и Асино в ста верстах от Томска. Жив и здоров — работаю. Писать буду иметь возможность один раз в месяц... Чувствуется, что видеться больше не придется, а там что Бог даст...».
Обосновавшись в лагере, отец Виктор писал жене: «Мой адрес — с. Асино, Новосибирская область... Возле Асино лагерь трудоисправительный, где меня и воспитывают в этом направлении. Название лагеря показывает его назначение. Трудно, противно и обидно, но ничего не поделаешь. Принимали доброе, примем безропотно и плохое, заканчивать жизнь где-нибудь да нужно; слава Богу, что дал возможность искупить этим путем бесчисленные грехи пред Ним, тобою и семьей. Знаю конечно, что живется вам без меня трудновато, но помогать уже больше ничем не могу, так как нищий есмь... Одежи и белья пока не нужно — обстановка такова, что все это пустая трата. Старые летние туфли, ботинки и две цветных рубахи и брюки из какого-либо дрянного материала пришли к лету... о хорошем, и тем более белом и говорить нечего — не нужно безусловно, смешно и глупо. Живу среди оборванцев, несчастных стариков, и сам уже таков...». «...Сперва ходил на лесозаготовки, пилить дрова, потом в овощехранилище перебирать гниль... а теперь дневальным в 8-м бараке, где проживают служащие, управленцы. Хожу в казенной одежде и в лаптях. Дежурю с 1 часа ночи до 7 утра, а днем уборка барака, доставка воды и дров... Словом, настоящий кухонный мужик...».
28 апреля 1940 года отец Виктор писал своим близким: «Я жив и здоров, первое по великой милости Иисуса Христа, а второе по той же милости, возгреваемой — это я, безусловно, чувствую — ходатайством нашего заступника святителя Николая и молитвами — да, молитвами вашими, мои добрые, хорошие друзья. Жизнь моя протекает обычно, как жизнь всякого заключенного, — жизнь серенькая, жалкая, убогая, полная скорби, — скорбь моя о вас, милые мои, не покидает меня ни на минутку, и одиночество, ведь я здесь совершенно одинок... Всякие рассуждения по этому вопросу хотя бы и умных людей разбиваются как рыба об лед — лишь наше духовное общение, наша вера успокаивают эту глубокую, но пока еще не смертельную рану, а день сегодняшний идет со всеми его событиями, примиряет все обиды, наносимые людьми людям, — простим вся Его Воскресением... Вот это прощение и сознание полной невиновности пред обществом, Родиной и правительством дают надежду в успокоении, в ожидании все же хорошего, справедливого конца — нашего вожделенного свидания при домашней семейной обстановке — буди, Господи, буди. Как хочется написать вам, все мои дорогие друзья, еще много-много теплых, хороших слов, но не знаешь, как их и изложить, — ну, словом, в настоящие святые минутки плачу, люблю, целую всех вас, понимаю вас — как, надеюсь, и вы меня понимаете — всеми фибрами своего существа. Вонми, Господи, нашему взаимному молению и в этот час, как жертву хваления, прими наше краткое взаимное восклицание: Христос воскресе! и ответное: Воистину воскресе!..».
Весной 1940 года протоиерей Виктор был отправлен в Темниковские лагеря, откуда написал родным: «Я по великой и незаслуженной милости Божией жив и здоров... За посылки очень и очень благодарен, но зачем же сразу две? Это пересол, убыточный и для вас, и для меня — хранить легко мало, а избыток не знаешь, куда и положить. Мало вы представляете условия моей жизни. В будущем придерживайтесь планомерности. Местность, в которой живу, называется Темники — это бывшая Саровская пустынь. О себе писать ничего не могу, скажу только, что вы все далеки от малейшего представления и бытовых условий, и внешнего моего вида, в каком я нахожусь. Сейчас взял у врача однодневный отдых — шалит сердце, и вот имею возможность черкнуть вам несколько слов, в остальные дни ночью ухожу на работу, ночью и прихожу, времени и условий для писания нет...».
1 ноября 1940 года отец Виктор написал: «Я жив и здоров, все это по великой милости Божией и за усердие ваших молитв, по заступничеству нашего покровителя святителя Николая. Егда был еси юн, поясался еси сам и ходил еси, аможе хотел еси: егда же состареешися... ин тя пояшет и ведет, аможе не хощеши. Если перефразировать это на слово “писать”, то для вас должно быть понятным, — что могу я о себе писать? Да ничего, мы должны, находясь в таком положении, больше чувствовать, чем понимать... Все три посылки получил. Великое... спасибо с глубоким поклоном несчастного зека шлю вам, недостойный этого внимания. Примечание дружеское: посылать нужно то, что можно носить и хранить в кармане, — это сухари, колбаса, конфеты. Отломил, взял в карман и пошел на работу, и есть это непоказно...».
22 января 1941 года он писал родным: «Я после долгого времени работы на лесоповале, где страшно устал и оборвался, месяц был дневальным и хорошо отдохнул — сейчас зачислен в разряд актированных инвалидов 2-го разряда и нахожусь в 11-м лагпункте на работе в закрытом помещении — вязание сетей...»..
Через месяц отец Виктор написал родным: «...О свидании не хлопочу, потому что оно невозможно и не нужно. Сохраните все представление о мне по прежнему моему образу и сохраните его в своей памяти, а теперешний свой вид я унесу в могилу, о котором вы не будете иметь представления, — и хорошо. Свидание — это лишние слезы и ужас, да и ненужная затрата необходимых для вас средств. Если Господь не сподобит повидаться, да будет воля Его, а сподобит — поговорим и поплачем слезами радости. Актированных инвалидов за зону лагеря не выводят, и работают посильно лишь в зоне лагеря. Я ходил на работы за 3-7 километров. Что касается досрочного освобождения для таковых, то это фантазия, покоящаяся на огнепальном желании свободы, и только. На первую свою жалобу от марта 40-го года получил ответ, что оснований для пересмотра дела нет, а потому — без последствий... Ну, что Бог даст, чувство полной невиновности пред властью и государством позволит примириться со всеми страданиями...».
С началом Великой Отечественной войны положение заключенных резко ухудшилось; многие стали умирать, оставшись без поддержки родных, которые сами в это время оказались в бедственном положении. Протоиерей Виктор Киранов скончался в Темниковском лагере 30 марта 1942 года и был погребен в безвестной могиле.
о. Виктор (Киранов) был канонизирован Архиерейским Собором Русской Православной Церкви 13-16 августа 2000. Его братья также стали священниками. Старший – отец Димитрий Киранов, расстрелянный в 1938, – также прославлен как священномученик.
Источн.: «Жития новомучеников и исповедников Российских ХХ века. Март».
Тверь. 2006. С. 186-195; Протоиерей Николай Доненко. Новомученики города Бердянска. М., 2001. С. 88.
о. Виктор Киранов
В.М. Киранов. Тюремная фотография, тюрьма г. Запорожье, 1939 г.
Священномученик В. Киранов -икона
Священномученики Виктор Киранов, Михаил Богословский, Александр Ильенков - икона
Собор Новомучеников и Исповедников Запорожского края- икона.
Собор Запорожских Святых - икона.
Пришлите нам ваши материалы
в любом цифровом формате
(ограничение на размер файла 10Мб, не более 10 файлов)