Мацкевич
Федор Иванович

Родился в 1899 (по др. данным – в 1900) в пос. Зеленуха Дриссенской волости Витебской губернии в крестьянской семье. В конце Х1Х века (ок. 1892-1893) его родители с родственниками (3 семьи) из-за безземелья переселились в Сибирь, осели на жительство в деревне Каличкино Николаевской волости Томского уезда (совр. Кривошеинский р-он Томской области). Здесь Федор женился, обзавелся семьей (росли три дочери) и крепким хозяйством. Все делали своими руками.

В 1929 году вся семья была лишена избирательных прав, следом раскулачена, все хозяйство забрали в коммуну, семью выселили из нового дома, отца Федора арестовали и отправили в тюрьму. Федор в это время был на вывозке леса в Красном Яру.

Из воспоминаний дочери Федора Ивановича, Надежды (в замужестве Волошенко):

Нас взял к себе мамин крёстный (имени его не помню). Дедушка (крёстный) по вечерам рассказывал нам сказки. Его койка стояла за железной печкой. Он нас любил, поэтому мы залезали к нему на койку, прижимались и слушали. Особенно трогательно рассказывал про кота, петуха и лису и мы готовы были плакать вместе с петухом и котом. Жили зиму и лето, потом кто-то дал маленькую избушку, и мы в ней жили. Была у нас на всех корова и лошадь – это всё что нам оставили. Дедушку из тюрьмы выпустили больного. Не знаю, сколько он прожил и вскоре умер.

 Дядя Сергей был коммунистом, и он был в коммуне. С нами, понятное дело, дядя Сергей не общался. Когда у нас всё забрали, нас выгнали, дом тут же зимой разобрали и увезли в коммуну. Я не знаю, но думаю, что всё наше имущество ушло в коммуну хлеб, скот, машины. Коммуна располагалась между Каличкино и Манастыркой. В Монастырке много людей раскулачили, а в Каличкино нас и Каргапольцевых. Имущество всех раскулаченных ушло коммунарам.

Но что-то недолго просуществовала коммуна, сожрали кулацкое, а самим работать было лень. Наш дом стоит сейчас в Михайловке, но только одноэтажный.

 Раскулачили, а за что? Ведь мы такие маленькие уже трудились, мыли полы, летом двор подметали, пряли по заданию паклю для мешков. Я умела уже вязать из холщёвых ниток чулки, доила корову, на покосе маленькими граблями подгребала сено, собирала костянику и смородину. Однажды меня брали собирать клюкву, только там болото было чистое-чистое ни как в Сибири. Это всё было до 1929 года.

Пришла весна 1931 года. Май. Всех раскулаченных было решено сослать ещё дальше в Сибирь. Монастырские ехали с утра, а мы вечером. Собралась, наверное, вся наша деревня провожать нас. Мы поехали на своей лошади. Я сначала радовалась, что поедем на пароходе, а куда до моего ума ещё не доходило. Но когда увидела, что все люди плачут почему-то, и я тоже стала сильно плакать и пока ехали до деревни Сайнаково я всё время плакала.

Из Сайнаково тоже повезли таких же кулаков как мы и так собирали с каждой деревни пока ехали до Кривошеино. В Кривошеино разгрузились под высокий яр на берегу Оби. Сверху на горе караулили нас милиционеры (НКВДэшники), как бы кто не убежал. Так жили более недели. Ждали пароход буксир с баржами, на которых везли кулаков из Кемеровской и Новосибирской областей.

 До Каргаска мы ехали в трюме. В Каргаске пересадили на паузки и повезли нас вверх по Васюгану. Кривошеинских и ещё какие-то районы высадили на устье реки Чижапки прямо в дремучий лес. Вот тут-то лес и ожил, шёл стон по всей тайге, плакали женщины, плакали дети. Мужчины стали делать балаганы для защиты от дождя и ветра. Отец сделал балаган, поставили холщёвый полог, чтобы комары не съели. В балаганах мы и другие люди прожили до осени. Женщин гоняли на корчёвку, мужчины строили комендатуру и школу, в которой я училась в первом классе. Я не помню, были или не были у нас учебники и тетради.

Вечерами мужчины строили себе деревянные бараки для жилья. У нас барак был в ложбине. В бараке жили нас 5 человек, дядя Степан 3 человека (бабушка осталась не высланной у дяди Сергея), Каргапольцевы – 5 человек, Сайнаковы – 4 человека и ещё дед с сыном и дочерью взрослыми. Посредине барака сложили печь, кирпич делали сими. Давали муки, не знаю, сколько килограмм на детей меньше на взрослых больше. Хлеб мало ели всё болтушку.

Нам очень помог дядя Илья (погиб на фронте). Все родственники с маминой стороны собрали, кто что мог, а дядя Илья (царство ему небесное) на лошади привёз всё к нам. От Михайловки до Усть-Чижапки примерно 750 километров. Он хотел нас детей увезти на иждивение. Уже и документ дали на наш переезд, но Каргапольцев взял и настучал, кому следует, что детей отправят и сами, потом сбегут. Но, как мама рассказывала, что таких мыслей у них не было. Когда поспела черёмуха мы в выходной ходили за ней, я, мама и папа. Тогда мама пекла пироги с черёмухой, а печь была сбита из глины на улице. Ходили с мамой за грибами, но далеко не отходили, и грибов было мало. Я первый раз увидела маленького лосёнка.

Осенью привезли паузок картошки, и я тоже на выгрузке набирала её в вёдра. Вечером клала несколько картошек себе в карман, а в кармане была сделана дырка и картошка падала вниз за подкладку. У меня комендант не отбирал, а женщин заставлял высыпать. Они плакали и высыпали. Эта картошка осталась зимовать под открытым небом, а зимой её мороженую и гнилую давали людям. Когда варили такая вонь была в бараке, но и ей были рады. Только мало давали. Умирали в основном дети и старики. Ели всё, что можно было есть. Стали мы ни то люди, ни то животные. Вот так наша власть «заботилась» об угнетённых ею же людях. Делали всё, чтобы люди как можно скорее умерли.

В Усть-Чижапке прожили мы до марта 1932 года. А потом была какая-то вербовка в рыбаки и вот семей 20 привезли в деревню Киндал, которая стоит почти на реке Обь. Отец всё время работал кузнецом, ковал гвозди для изготовления лодок и неводников (это очень большая лодка). Люди жили по квартирам, а в полутора километре от старого Киндала строили себе избы, правда, маленькие. Так образовалась у нас артель с названием «12 декабря». Председателем в артели был Адушкин Иван Михайлович, которого во время войны посадили в тюрьму неизвестно за что. В тюрьме он и умер. 

Тех, кого увезли дальше по реке Чижапка, это были люди степные, высадили в болото на высокую гору. Там смертность была выше. Там очень и очень люди жили плохо. Земля песок, лугов нет, а, значит, скот держать трудно. Поэтому они имели 1 корову на 2-3 семьи. Но люди всё равно старались, делали всё возможное и невозможное. Почему-то в 37-м году оттуда забрали много народа как врагов народа, а что они там могли сделать плохого. По рассказам людей предавали свои, за каждое неосторожное слово забирали как врага народа. Из нашей артели никого не взяли как врагов...

Федор Иванович был арестован 11 июля 1943 года, как указано в во 2-ом томе книги «Боль людская» «проживая в тайге и скрываясь от властей, в тайге на территории Каргасокского района». Этапирован в тюрьму города Колпашево. 1 сентября 1944 года судим по обвинению в контрреволюционной пропаганде и приговорен к 10 годам заключения с последующим поражением в правах ещё на 5 лет. Из мест заключения не вышел, согласно официального ответа- умер в 1945 году. Реабилитирован в 1992 году.     

Источн.: Архив и инф. А.В. Волошенко; ГАТО. Ф.Р.704.Оп.1. Д.6; Архив УВД по Томской обл.; Книга памяти Томской обл.Т-2.С. 348.  

→ АУДИОинтервью с А.В. Волошенко, внуком Ф.И. Мацкевича;

→ Волошенко А.В. Из лабиринтов памяти. Хроника жизни двух сибирских семейств.   

Х.В.