Шелест (наст. Малых)
Георгий Иванович

Георгий Иванович Шелест (Егор Иванович Малых) родился 8 января 1903 г. в Томске. Его сестра Анна Ивановна вспоминает: «Семья наша была дружная. Братья мои были очень способны к учебе. Егор в детстве всегда оформлял газеты в школе, писал заметки. По характеру он был очень веселый, заводной, с юмором, любил рассказывать смешные истории, анекдоты. В жизни он всего добился сам, своим упорством и трудом».
В 1914 г. Г.И. Шелест вместе с родителями переезжает в Читу. Здесь он учился в реальном училище. В 1923 г. он приезжает в п. Дровяная Улетовского района, куда к тому времени перебрались родители, работает грузчиком и начинает писать небольшие корреспонденции в читинские газеты. В эти годы он сотрудничает с первым председателем Дровянинского ревсовета, отцом известного писателя Виля Липатова, Владимиром Николаевичем Липатовым. Из переписки Шелеста с В.Н. Липатовым можно узнать, что их связывала дружба, общие идеи. Виль Липатов в рассказе «Смерть Егора Сузуна» при описании характера главного героя использовал черты характера Г. Шелеста.
В 1925-1926 г.г. Георгий Иванович становится сотрудником газет «Забайкальский рабочий» и «Молодой крестьянин». Писал он грамотно, хорошо правил корреспонденции, был горяч, напорист. В 1929 г. на Дальнем Востоке возник военный конфликт. Китайские революционные генералы явно взяли курс на развязывание войны против СССР. Неспокойно стало на восточной границе от Забайкалья до Владивостока. Начались бои. Разве мог усидеть Георгий Иванович в Чите? Он едет военным корреспондентом на театр военных действий.
Александр Михайлович Кочкуров – в то время сотрудник военной газеты «Сибирский стрелок» – вспоминал: «На заснеженном запасном пути шесть пассажирских вагонов – это типография газеты «Отпор». Как-то вечером, когда в редакции шла деловая суетня, к редактору прошел неизвестный. Начался разговор. Со спины не видно говорящего, но этот голос, и этот взмах левой, собранной в кривую ладошку руки… Георгий! Да, это был он. Георгий Шелест прибыл на фронт с путевкой «Забайкальского рабочего». Не в командировку, а как он говорил, «зачисленным в штаб до конца отпора». С этого времени койка Георгия всегда пустовала, он появлялся в редакции всегда накоротке. Влетал в вагон, взлохмаченный и горячий, еще не остыв после встреч с бойцами в полках, вырывал из блокнота корреспондентские записи и тут же прощался».
По воспоминаниям брата Г. Шелеста, В.И. Малых, одно время Георгий Иванович работал в Хилке уполномоченным милиции, а в 1931-1932 г.г. жил в Иркутске, работая инспектором торговли в системе кооперации.
В 1933 г. Шелест живет в Архангельске, работает сотрудником издательства «Севкрайгиз». Стали появляться в журнале «Звезда Севера» его первые рассказы – «Смерть комполка», «Конец поручика Сударикова», «Клятва у реки». В 1936 г. Шелест был принят в кандидаты в члены Союза писателей. Его учетная книжка была под номером 1990. Появились первые рецензии на его рассказы. В статье Н. Попова «О литературном языке наших северных писателей» говорилось: «Новеллы Шелеста написаны на темы гражданской войны и партизанщины. Материал суров и эпичен. Он заставляет писать о себе строгим и предельно насыщенным языком. Шелесту, конечно, это не всегда удается, так как в литературе он новичок и сейчас находится под некоторым влиянием Бабеля. Последнее обстоятельство не должно пониматься так, что влияние роковым образом мешает Шелесту найти свой индивидуальный слог. Возможно, что Шелест очень быстро выйдет из-под этого влияния на свою дорогу, а возможно, он уже выходит сейчас. Но в языковом отношении он, безусловно, стоит особняком среди северных писателей».
Основная черта шелестовских рассказов – простота и строгость. В 1934 г. первым, а в 1935 г. - вторым дополненным изданием выходит в Архангельске сборник рассказов Шелеста «Неоконченный путь». Он сразу же привлек внимание критики. Давая оценку ранним рассказам Шелеста, критик Артюхов писал: «Примеры таких произведений, как «Чапаев» и «Мятеж» Фурманова, «Разгром» Фадеева, «Гибель эскадры» Корнейчука, «Железный поток» Серафимовича показывают на те источники, из которых складывается пролетарский оптимизм. Оптимизм в рассказе «Чапаев» заключается в том, что одна смерть этого героя порождает сотни новых героев, так как воспитательное значение этой книги для нашей молодежи огромно. В этом отношении Шелест совершенно прав, отстаивая законность темы смерти героев в своих партизанских рассказах».
Положительный отзыв о новеллах дал И. Зубковский: «В сборнике двенадцать коротеньких рассказов, заключающих эпизоды гражданской войны на Дальнем Востоке и Севере. Это бывальщины. Их можно услышать у костра. Возможно, что и сам автор впервые ощутил дар рассказчика, когда ему пришлось во время маневров передать молодым борцам опыт прошлого.… О чем говорят бывальщины? О классовой ненависти, об отваге красных бойцов, чести, любви партизанской, мужестве перед лицом смерти.… В них присутствуют психологические тонкости. Они прямолинейны и, может быть, схематичны. Грубо схематичны. Но они трогают читателя, ибо написаны кровью…» Новеллы Шелеста печатались и на Дальнем Востоке.
В 1935 г. Г.И. Шелест переезжает в Кандалакшу (Мурманская область), работает секретарем редакции «Кандалакшский коммунист» до 1937 г. Позднее в своей автобиографии Г. Шелест напишет: «Дозреть мне как писателю не дал 37 год. Но это уже другая страница биографии Шелеста…
Георгий Иванович был арестован в 1937 г. Позднее в своем письме к брату В.И. Малых Шелест пишет: «Обвиняли меня ежовские палачи немного-немало в организации вооруженного восстания. Вели следствие чуть не год, требуя, чтобы я подписал написанные ими протоколы. Били меня страшнее, чем «сидорову козу». Вышибли зубы, довели до состояния не человека, в подобия его. И если бы я подписал всякую липу, меня бы шлепнули. Но я выдержал все, на меня плюнули и отправили в лагерь без суда».
А вот что писал Шелест в письме, адресованном «верхним эшелонам» власти той поры в 1953 г. из Озерлагеря: «Я категорически отказался давать какие-либо показания. Я не допускал и не допускаю, что Григорьев, Назаров, Амурский, Щенников были врагами народа…. Сопротивляясь методам следствия, клевете, я уже искренне считал, что в стране произошел переворот и что воцарилась какая-то группа авантюристов и проходимцев, которая сводит счеты с коммунистами и просто с советскими людьми… Мной была написана книга «Неоконченный путь». Следователь Шульман, махая ею перед моим носом, кричал: «Революцию делали? Славу добывали? Неоконченный путь ты у нас окончишь!» и ударил меня по лицу несколько раз. У меня пошла кровь. Я сказал Шульману, что за мою кровь он ответит вдвойне. Тогда Шульман начал ставить меня на колени и, показывая на портрет Ежова, кричал: «Проси у него прощения за свои грязные дела!» Шульман – мужик здоровый, силой поставил меня на колени, а я своей кровью плюнул на этот портрет. За это Шульман какой-то книгой ударил меня – я потерял сознание. Непрерывными пытками я был доведен до звериного состояния». (Из публикации Г. Граубина в газете «Забайкальский рабочий»).
Но ни одного ложного обвинения Г. Шелест не подписал, выдержал, и через 17 лет, которые провел в сталинских лагерях, был реабилитирован. Это произошло в 1954 г. Георгий Граубин, лично знавший Шелеста, вспоминает: «Лишь после ХХ съезда партии глотнул он свежий ветер свободы. За эти страшные 17 лет он не замкнулся в себе, не озлобился, не очерствел. Он работал – жадно, стремительно, добротно, как говорится, взахлеб».
После освобождения Шелест решил переехать в Среднюю Азию, в г. Ходжент. Вернуться к родным в Забайкалье он не решился – в то время еще косо смотрели и на самих бывших «врагов народа», и на их родственников, и Георгий Иванович не захотел осложнять жизнь своим родственникам, да и въезд в Забайкалье как в пограничную зону таким людям в те годы был запрещен….
В Ходженте Шелест работает мастером на строительстве ГЭС, а через некоторое время снова начинает писать. Как и раньше, его привлекает тема гражданской войны, но на этот раз – в Средней Азии. Там эта война имела еще долгое продолжение в действиях басмаческих банд, вооруженных заграницей, терроризирующих кишлаки, отдаленные от городов и больших поселков. Шелест печатается в журналах «Дальний Восток», «Таджикистан», «Звезда Востока». В Москве выходит его книга «Ходжентские зори». На строительстве ГЭС Шелест познакомился с писателем К. Симоновым в 1958 г. Константин Симонов в 1963 г. писал: «Мне доводилось встречаться с Георгием Шелестом на стройке Кайрак-Кумской ГЭС, и я знаю, что эти годы его жизни были по-своему интересными, он много делал там, многое знал и многое видел».
С 1954 г. начинается новый этап в творчестве Г. Шелеста. Он подвергает строгой ревизии все написанное ранее, перерабатывает рассказ за рассказом, новеллу за новеллой, определяя их теперь как героические сказания, удаляя из них натурализм и дух жестокости. Теперь он понимает, что в кровавых ожесточенных боях гражданской войны, конечно же, были факты, о которых писал, например, Бабель в «Конармии», и писал он сам. Но не это было доминирующим, главным, типичным. Главное было в том, что в боях выковывалась армия, спаянная одной целью, одной мыслью, в бойцах в ходе борьбы просыпалось великое чувство солидарности, любви к людям, человечность и гуманизм. Во имя этого и гибли лучшие сыны трудового народа. Пожалуй, ярче всего гуманизм Шелеста проявился в рассказе «Горячий след», давшем название всему посмертному однотомнику рассказов, вышедшему в 1966 г. Партизанский батальон занял большое таежное село, из которого в панике бежали белые. В одной избе красногвардейцы нашли брошенную белыми девочку. И солдаты решают ехать к белым, найти мать и вернуть ребенка. И, рискуя жизнью, солдаты Петушков и Булдыгеров едут и возвращают ребенка.
Но писателя Шелеста уже жгла новая тема – все увиденное и прочувствованное за 17 лет в лагерях. Это было не просто писательским стремлением поведать об увиденном, открыть перед народом то, что от него тщательно десятилетиями скрывалось. Для недавнего заключенного Шелеста это еще был и нравственный долг перед своими соузниками, товарищами по лагерному аду, перед теми, кто навсегда остался там, кто уже никогда не сможет рассказать об этом. Свежее дыхание свободы после ХХ съезда партии уже коснулось литературы, стали появляться первые произведения, рассказывающие о том зловещем мире за колючей проволокой, куда были загнаны миллионы советских людей. В 1962 г. в газете «Известия» был опубликован рассказ Шелеста «Самородок». Он получил первую премию газеты и вызвал большой интерес у читателей. В 1964 г. этот рассказ ярким эпизодом вошел в художественный фильм режиссера Ю. Егорова «Если ты прав…», снятый на киностудии им. Горького. Неожиданно Шелесту написал письмо сын одного из героев этого романа – К. Душенова. Много лет он и его мать не знали о судьбе отца, сгинувшего в лагерях, но, прочитав рассказ Шелеста, откликнулись, а затем и встретились с Георгием Ивановичем в Москве. Шелест по совету К. Симонова, который был свидетелем встречи писателя с сыном своего героя, хотел написать рассказ «Отец и сын» – о продолжении сыном традиций отца. Но не успел…
После «Самородка» были написаны и другие рассказы на лагерную тему – «Похороны Душенова», «Формуляр», «Встреча», «Секретарь обкома», «Иоциро Окачава», «Поверка», «Новички». Г.Шелест и К. Симонов мечтали издать их отдельной книгой. Готовилась публикация, Симонов писал вступительную статью к ней. Но уже подняли голову силы торможения того нового, что принес нашему обществу ХХ съезд партии. Уже бюрократический аппарат начал действовать, чтобы приостановить антисталинскую волну гласности. Книга под названием «Колымские самородки» так и не появилась на свет. Начинался так называемый «период застоя». И только стараниями того же К. Симонова почти все рассказы Шелеста увидели свет в журнале «Знамя» под названием «Колымские записи». Что является сердцевиной этих рассказов? О чем хотел поведать автор? Отнюдь не страшные картины голода, холода, бесправия и унижения, которые были свойственны сталинским лагерям. Шелест, конечно, пишет и об этом, ибо это был главный элемент быта, в котором должны были жить и умирать люди. Но для писателя самое главное – люди. Его товарищи по несчастью. Большинство из них так и не увидели свободы.
Кто эти люди, выведенные в рассказах Шелеста? В прошлом это – командующие большими воинскими подразделениями, Герои Советского Союза, крупные руководители государства. «Они еще помнят, кем они были!» – презрительно говорит о них большой лагерный начальник. Для него все они – лагерная пыль, ничтожества, чьей жизнью и смертью он распоряжается. Но сила Г. Шелеста и его товарищей вовсе не в том, что они помнят свои былые звания и положения. Нет, их сила в том, что они помнят о своем человеческом достоинстве. Они сильны своим несломленным духом. Их могут убить, но не могут заставить отказаться от нравственных и идейных ценностей, в которые они верили и продолжают верить. И это дает им силы не только для того, чтобы поддерживать друг друга, но и оказывать сильнейшее влияние на своих товарищей по несчастью. Это не просто близость, созданная прошлым, это чувство общечеловеческого единения, высокого гуманизма. И для них естественно оказать помощь беззащитному старику, хотя старик этот – японец, некогда был их противникам. Как ни страшны картины жизни в лагере, но рассказы Шелеста оптимистичны. Ибо это рассказы о том, что сильнее трагической действительности, это рассказы о сильнейшем воздействии несломленного человеческого духа на окружающих. Как свидетельство этого, звучат строки стихотворения, написанного Анатолием Жигулиным. По возрасту годный героям Шелеста в сыновья, А. Жигулин попал на Колыму в лагеря совсем молодым человеком. Уже в наше время, вспоминая свое страшное прошлое, таких людей, как Георгий Шелест и его товарищей, поэт пишет:

О люди, люди с номерами!
Вы были люди, не рабы!
Вы были выше и упрямей
Своей трагической судьбы.
Я с вами шел в те злые годы,
И с вами был не страшен мне
Жестокий титул «враг народа»
И черный номер на спине!
Георгий Шелест не был на Великой Отечественной, все эти годы он провел в северных лагерях. Тема войны отражена у него в рассказе-были «Пылающие сердца». В его основе - события, случившиеся в 1942 г. в фашистском концлагере недалеко от Познани. Вероятно, узники фашистских лагерей после освобождения или бегства на Родину попадали в своей стране в другие лагеря… Возможно, из их уст и узнал Шелест эту историю.
Четверо военнопленных – русский Кирилл Серов, украинец Микола Чебуренко, грузин Василий Киквидзе и таджик Абдусамат Рахимов – накануне 1 мая вспоминают, как у них на родине праздновали этот день. «У нас … в Доме культуры торжественное собрание, а после концерт. Оркестр, буфет, танцы! Народ веселый, - продолжал вспоминать Серов, но его перебил Чебуренко.
-Цэ и в нашем колгоспи «Шлях Ленина» тоже було. Пэршего митинг, а потом обед для всих. Артисты приезжают…
Киквидзе тоже не утерпел. Говорил он, горячась и даже сел.
-Грузия знаешь? Зеленая страна, цветы, аромат. Чай, фрукты, хорошие девушки – все у нас есть. Первого мая гуляем. Второго мая танцуем… Вай, что делается! Две ночи не спим, и спать не хочется.
Молчал только Абдусамат. … Почему-то вспомнилась мать, стоящая под старым урюком во дворе, с пиджаком в руках…
-У нас тоже в Таджикистане – май. Знамена, - хотел сказать Абдусамат, но не сказал, и ему захотелось заплакать, горько и неутешно».
Поздно вечером, когда Абдусамат вытрясал из кисета последние крошки махорки, он вывернул его и увидел красную подкладку. Утром неожиданно для себя он вывернул кисет во время проверки, когда вокруг было много народу, и поднял его высоко над головой, как маленький красный флажок.
-Товарищи! Поздравляю с Первым маем!
Немцы прямо перед всеми военнопленными расстреливают и Абдусамата, и вступившихся за него и поддержавших песней друзей – Серова, Чебуренко и Киквидзе.
«… Четыре тела погрузили на подводу, увезли и закопали неизвестно где. Вот что случилось Первого мая 1942 года в фашистском лагере недалеко от Познани. Живые, не забудем мертвых!» – так заканчивается небольшой рассказ-быль Г.И. Шелеста.
У писателя была большая и благодарная аудитория. Книги его быстро расходились. Домой приходили десятки писем. В газетах и журналах печатались рецензии. Однажды в журнале «Огонек» была опубликована фотография, где Георгий Иванович был изображен на встрече с пионерами. Этот снимок увидели и в далеком Забайкалье… Родственники Георгия Ивановича много лет безуспешно искали его, пропавшего в водовороте событий. По рассказам Анны Ивановны Малых, сестры писателя, его мать, Анна Даниловна, всегда говорила: «Я чувствую, Егор жив». Однажды она увидела сына во сне, будто он пишет что-то своей простреленной рукой. В тот же день брат Шелеста Виктор Иванович принес журнал «Огонек» с фотографией и статьей о писателе Шелесте. Сделали запрос в Москву, в Союз писателей, сразу пришел ответ и адрес Георгия Ивановича. Завязалась переписка, а вскоре и сам Шелест перебрался в Читу на постоянное место жительства вместе с женой Галиной.
Анна Ивановна вспоминает: «Георгий Иванович очень много курил, у него была любимая трубка, и всегда везде лежало много табаку. Бывало, пишет-пишет, вскочит и начинает бегать по комнате. Спросишь его: «Ты чего бегаешь?», а он говорит: «Это привычка с лагеря. Там, чтобы не обезножить в сидячей позе, в камере, мы много ходили». И сидел он на стуле по лагерной привычке, поджав ноги. Наверное, чтоб не мерзли ноги от холодного пола, заключенные сидели по-турецки. Любил Георгий черный чай, черных хлеб с солью. А может, и не так, чтобы любил, а опять же привык. Очень внимательно следил за газетами. Рано утром отправлялся в киоск и сразу покупал целую кипу. Георгий очень любил детей, тосковал о них, особенно был привязан к своей племяннице Галине, выделял ее среди всех, даже просил отдать в дети. Учась в пединституте, Галина жила у дяди-писателя, он помогал ей, дарил книги. У Георгия Шелеста еще до заключения была жена Надежда, когда они жили в Дровяной, у них была дочь. Надежда работала в школе учительницей. Где она сейчас, неизвестно».
В Чите Г. Шелест вел активную жизнь писателя и общественного деятеля, вел военно-патриотическую работу среди молодежи, много встречался с читателями, избирался депутатом на IIВсероссийский съезд писателей, но из-за тяжелой болезни не мог поехать в Москву. Он многое задумал, о многом еще хотел написать, но безжалостная смерть 8 августа 1965 г. прервала путь писателя. Похоронен Г. Шелест в Чите. На его могиле установлен памятник. Земляки любят и помнят Г. Шелеста и его книги.
(С использованием книги Н. Дворниченко «Вчера и сегодня забайкальской литературы», Восточно-Сибирское книжное издательство, 1982 г. и по материалам школьного краеведческого музея им. Г.И. Шелеста (п. Дровяная)
http://muzeyschool.narod.ru/index/0-13

8 января 2013 года исполнилось 110 лет со дня рождения писателя Георгия Шелеста
Память человеческая, как ты порой недолговечна… Как часто ты отмахиваешься от упреков совести ворчливым: «Да разве всех и вся упомнишь? И так я загружена под завязку!» Прямо стыдно становится: иногда только круглая дата заставляет тебя вспомнить о чем-то или о ком-то…
О предстоящем юбилее забайкальского писателя – пускай и родившегося в Томске в 1903 году, значительную часть жизни проведшего в дальних от Забайкалья краях, на холодных берегах Белого моря, в жарких степях Туркестана (а часть этой части – 17 лет! – на «островах» печально известного «Архипелага ГУЛАГа»), но все же забайкальского, так как юность (с 1914-го по 1930-й) и последние годы его жизни (с 1960-го по 1965-й) прошли именно здесь, – упомянули на последнем в прошедшем году заседании Клуба краеведов в Чите при обсуждении планов на предстоящий год: «Может быть, кто-то займется этой темой, подготовит доклад?» Повисла пауза. Присутствовавшие промолчали. Молодые вопросительно подняли брови: это вообще кто? Те, кто постарше, задумались, перебирая в памяти дела давно минувших дней – Георгий Иванович ушел из жизни почти полвека назад, так что тех, кто знал его лично, к сожалению, уже не так много (да их и не было на заседании), и в основном мнение о нем составляют с чужих слов, а они самые разные. Правда, в одном сходятся: это был, несомненно, яркий, одаренный писатель, достойный того, чтобы о нем знали и помнили.
Вдруг вспомнилось: а ведь совсем недавно, мимоходом, я натыкалась на информацию о Г.И. Шелесте (Шелест – это литературный псевдоним, настоящая его фамилия Малых) в книге, казалось бы, далекой от проблем литературы – «Тревожные будни забайкальской контрразведки» известного забайкальского краеведа, полковника ФСБ запаса А.В. Соловьева, изданной в 2002 году в Москве, где Шелесту посвящена небольшая глава под названием «Забайкальский самородок». На страницы этой книги его имя попало по одной простой причине, о которой он сам сказал: «Дозреть мне как писателю не дал 1937-й год». Плюс, конечно, интерес Алексея Владимировича, исследователя архивных документов периода сталинских репрессий и последующей реабилитации, к личности талантливого писателя, с которым ему доводилось встречаться в пору своей комсомольской юности. Он до сих пор помнит сухонькую, невысокого роста фигуру человека с непокорно торчащим седым ежиком на голове и такими же усами, его заметно изможденное лицо со впалыми щеками (половины зубов за ними не было) и пропаханными на них лагерным бытием глубокими бороздами, но всегда бодрого, энергичного, с искорками в глазах, активно участвовавшего в общественной жизни города, области. Таким его, наверное, запомнили и пограничники Даурского погранотряда – в 1963 году Шелест вместе с читинскими писателями Сергеем Зарубиным и Василием Никоновым, художником Лазарем Новицким приезжал в Даурию 28 мая – в аккурат в День пограничника – на творческую встречу (памятная фотография об этом событии хранится в Литературном музее Забайкалья в Забайкальской краевой универсальной научной библиотеке им. А.С. Пушкина). Неспроста на его груди красовался и знак «Отличник культурного шефства над Вооруженными силами» – во время творческих поездок по Забайкалью он бывал во многих отдаленных гарнизонах, о чем упоминал в своих письмах к друзьям. В одном из писем, хранящихся в личном фонде Шелеста в Государственном архиве Забайкальского края, адресованном Ивану Алексеевичу Искре (Искра – псевдоним, настоящая фамилия Скрябинский; в 1929 году – полковой комиссар, инструктор политотдела 18-го стрелкового корпуса на КВЖД, в 1929-33 годах – ответственный секретарь оргбюро Восточно- Сибирского отделения РАПП – Российской ассоциации пролетарских писателей, исторического предшественника Союза писателей, членом которой был и Шелест; впоследствии – председатель Красноярского краевого отделения Союза писателей, репрессирован в 1938 году, осужден на 8 лет лагерей), в начале 1962 года Шелест пишет: «…В День печати Военный совет Забайкальского военного округа наградил меня почетной грамотой. Все-таки не забыли!..»
Конечно, не забыли! В начале 60-х годов Георгий Иванович Шелест, член Союза писателей СССР, находился на взлете своей писательской карьеры и творческих планов (по уже понятным, не зависящим от него причинам, это был взлет со второй попытки). К тому же его имя как автора статей частенько мелькало на страницах газет «На боевом посту», «Забайкальский рабочий» и др. Он вообще был старым газетным волком – начинал еще в середине 1920-х годов в том же «Забайкальском рабочем», печатался в газете «Молодой крестьянин» под псевдонимом Егор Бродяга; в 1929 году, в период конфликта на КВЖД, был командирован в редакцию газеты «Отпор», где проявил себя блестящим военным корреспондентом. (Правда, как писатель он прошел мимо этой темы, или «неудобной», или, может быть, тогда закрытой.)
К сожалению, мы не знаем точного ответа на вопрос «где, когда и почему Егор Малых превратился в Георгия Шелеста?» (некоторые исследователи его творчества усматривали в псевдониме «Шелест» аналогию с шелестом знамен революции и Гражданской войны – излюбленной темы писателя), но и первый свой несколько авантюрно-анархический псевдоним – Бродяга – он, признаться, отчасти оправдывал. На одном месте ему не сиделось. В начале 30-х годов невысокая фигура Шелеста мелькала в разных городах и весях необъятной России, все дальше и дальше от Забайкалья: Иркутск, Красноярск, Архангельск… И чем дальше уезжал он от родных мест, тем больше какими-то невероятными подробностями обрастала история его жизни. Отмахнуться или закрыть глаза на эти факты не получится – о них сразу споткнется любой дотошный исследователь: слишком много нестыковок, начиная от даты и места рождения, кончая членством в партии и воинским званием комбрига войск ВЧК-НКВД (каковым он, разумеется, не был). В чем суть: Шелест, талантливый писатель с богатым воображением, создавая короткие, но очень яркие и реалистичные новеллы о героях революции, Гражданской войны, красных партизанах, словно и сам становился од- ним из них, «забывая», что эта правда – художественная. А он и в реальности продолжал жить придуманной им самим жизнью. Вероятно, это можно объяснить психическими особенностями сознания творческого человека, когда размывается грань между реальным и воображаемым миром. Или осознавать себя простым очевидцем Гражданской войны в Забайкалье (судя по некоторым данным, мелкой сошкой в МВД ДВР – переписчиком документов) ему было неинтересно…
В Иркутске в 1931 году Шелест подал заявление в Городскую партизанскую комиссию, получил партизанский билет, позднее успешно проходил все чистки по линиям партизанских комиссий. В Архангельске, как показывали проходящие по делу свидетели, «…ходил в военной форме, в гимнастерке с синими кавалерийскими петлицами и носил ромб, называя себя командиром бригады», показывал друзьям портрет Блюхера с якобы дарственной надписью от него: «Чуткому парню, хорошему и верному другу партизану Гошке Шелесту от его старого соратника Василия Блюхера. 15 марта 1930г. Иркутск». Конечно, подобное сочинительство ему не раз аукнется. И сильно аукнется. Но что показательно: дар слова в его руках был настолько убедителен, что
даже следователи НКВД верили той легенде, которую создал вокруг себя Георгий Шелест-Малых, не утруждаясь основательно проверить его показания. А, может быть, не очень-то хотели – иначе сфабрикованное очередное «партизанское» дело могло бы попросту развалиться…
Георгий Шелест был арестован 12 августа 1937 года прямо в редакции районной газеты «Кандалакшский коммунист» поселка Кандалакша Мурманской области, где он в то время работал секретарем редакции, обвинен в том, что «является активным участником контрреволюционной группы, проводившей повстанческую деятельность по заданию право-шпионской организации в г. Архангельске, пропагандирует террор по отношению к руководителям партии и Советской власти, обрабатывая на активную контрреволюционную деятельность разложившуюся часть бывших красных партизан», и за эти «ужасные преступления» (статьи 58-8, 58- 10, 58-11 УК РСФСР) Особым Совещанием при НКВД СССР от 28 апреля 1938 года осужден на 8 лет лагерей.
Срок Георгий Шелест отбывал неподалеку – в Печерлаге (Коми АССР). Через 8 лет, 12 августа 1945 года, его действительно освободили, но он еще три года продолжал работать там же, в Печерлаге, вольнонаемным работником в должности экономиста. В январе 1948 года «лед тронулся» (кстати, первенство в произнесении этой крылатой фразы принадлежит не товарищу Бендеру, а товарищу Ленину – он использовал ее в статье «Завоеванное и записанное» в марте 1919 года)
– Шелест вырвался из холодных объятий ГУЛАГа и отправился «в народ», как в свое время Максим Горький. Но время было другое. И второго Горького в подозрительного вида оборванном бывшем зеке сотрудники милиции никак не усматривали. Где бы он не появлялся, его, человека без прописки, выдворяли в течение 24 часов, пока наконец и вовсе не арестовали 18 сентября 1948 года и не впаяли 3 года за бродяжничество (он был осужден 5 декабря – в День сталинской Конституции – народным судом г. Смела Киевской области). Но пока Шелест дожидался решения своей участи в камере внутренней тюрьмы Управления охраны МГБ на Одесской железной дороге, черт дернул его спеть какую-то «не ту» частушку, отозваться горячо о Блюхере, намекнуть о своем близком знакомстве с ним и другими «врагами народа» – тут же последовал донос (даже сразу два!). Результат – пересмотр дела «политического рецидивиста» и еще 10 лет лагерей за антисоветскую агитацию. Вот тебе и «хождение в народ»…
На этот раз местом заключения Шелеста стал Озерный лагерь МВД СССР, сокращенно – Озерлаг. А какое у нас в стране самое большое озеро, да к тому же расположенное в суровых, подходящих для ссылки местах? Правильно, Байкал! Здесь, недалеко от поселка Новая Чунка Иркутской области, и находился лагерный пункт № 019, откуда заключенный Шелест, все еще надеясь на справедливость, слал одно за другим прошения о пересмотре дела. Ответ приходил стандартный: «Оснований к пересмотру нет». Основания появились после смерти Сталина и ареста Берии. В своей книге А.В. Соловьев приводит поразившие его пронзительные строки исповеди-письма, написанного 16 ноября 1953 года Г.И. Шелестом Первому секретарю ЦК КПСС Н.С. Хрущеву. Оно и сейчас хранится в архивном уголовном деле Шелеста – несколько довольно больших листов темной бумаги синеватого оттенка, исписанных ровным красивым аккуратным почерком. Именно после этого письма его дело было взято на особый контроль в ЦК КПСС. Зашевелилась Главная военная прокуратура, затребовав себе архивно-следственные дела. 5 июля 1954 года на заседании Центральной комиссии по пересмотру дел на лиц, осужденных за контрреволюционные преступления, было принято постановление об освобождении и полной реабилитации Шелеста-Малых. В 50 с лишним лет ему предстояло начать жизнь заново…
Осенью 1954 года, досрочно вырвавшись – вот она, оттепель! – из Озерлага, Георгий Шелест начинает строить новую жизнь – в прямом и переносном смысле. Он едет в Таджикистан, в город Ленинабад (бывший Ходжент, ныне – Худжант), рядом с которым на реке Сырдарья в то время разворачивается строительство грандиозной гидроэлектростанции с символичным названием «Дружба народов», там устраивается на работу мастером. Но карабкаться по карьерной лестнице строительно-монтажного треста «Среднеазиатгидроэнергострой» не входило в его дальнейшие планы: в мае 1956 года с формулировкой «по собственному желанию» и памятным нагрудным знаком «Участник строительства Кайрак-Кумской ГЭС» Георгий Шелест покидает сплоченные ряды рабочего класса.
К тому времени он успел познакомиться с Константином Симоновым, приезжавшим в творческую командировку на строительство этой самой ГЭС, встал на учет в писательской организации Таджикистана, добился, чтобы его вновь зачислили кандидатом в члены Союза писателей СССР (уже зачисляли в 1936 году, но тогда до членства дело не дошло), и, воспрянув духом, взялся за перо. Газета «Ленинабадская правда» охотно печатала его статьи, например, статью к 40-летию советских органов государственной безопасности «Благородное служение народу» или к 80- летию со дня рождения Ф.Э. Дзержинского «Железный рыцарь революции» – на первый взгляд, странные темы для дважды осужденного «политического». Как позднее подметит в своей книге «Крылья Пегаса» забайкальский писатель Василий Никонов, Шелест «сильно изменился после отбытия срока заключения – стал исповедовать революционно- гуманистическую творческую религию». Тут дело, скорее, не в том, что сидел, а в том, что был реабилитирован – партия разобралась! Виновата была не советская власть, а подлый перерожденец Сталин, – с этой мыслью жил не только Шелест, но и многие вернувшиеся из лагерей в период оттепели убежденные коммунисты.
В 1959 году в Москве издается отдельной книгой цикл рассказов Шелеста «Немеркнущие зори» (в более поздних изданиях – «Ходженские зори») о борьбе с басмачеством в Средней Азии в 1920-е годы. Это была вторая книга в его творческой судьбе. Первую, которая называлась «Неоконченный путь», он держал в руках ровно четверть века назад, в 1934 году, а теперь даже найти ее не мог – изъяли из библиотек, как поступали со всеми книгами «врагов народа».
Мелькала ли в голове мысль наведаться в Забайкалье, попытаться отыскать родных?.. А ведь его мама, Анна Даниловна, сестра и брат так и продолжали жить недалеко от Читы, в поселке Дровяная. Мать-старушка все говорила: «Я чувствую, Егор жив!» Они сами нашли Бродягу. Помог журнал «Огонек»: опубликовал снимок встречи писателя Г.И. Шелеста с пионерами. Увидев фотографию, тут же послали письмо в Союз писателей. Нашли! Вскоре блудный сын с седыми висками вернулся в Забайкалье. 30 июня 1961 года Шелест напишет И.А. Искре: «Ну что я делаю? Написал за время, как перебрался в Читу, 7 рассказов, 3 статьи, сдал в печать сборник «Конец рыжего идола» (прим.: о бароне Унгерне). Издавать будет Хабаровск. А главное, не хватает времени. Пугаюсь мысли о том, что не сумею написать всего, что задумал, видел, пережил и что надо оставить потомкам для упрочения ленинизма. В будущем году будет 40-летие освобождения Дальнего Востока от белых и интервентов. К этой дате думаю дать в журнал «Дальний Восток» серию рассказов. И еще не дает мне покоя эпопея 37-го года со всеми ее перипетиями. Хочется написать произведение об этих лохматых годах». Вот это «хочется написать» не давало покоя многим, например, чудом выжившему на Колыме Варлааму Шаламову. И в Рязани, в письменном столе скромного учителя физики Александра Солженицына уже лежал и словно жег этот стол изнутри рассказ «Щ-854»…
Тем временем в Москве в октябре 1961 года состоялся XXII съезд партии, значимость которого в процессе десталинизации была ничуть не меньше, чем XX съезда. Именно после него были переименованы все города и объекты в СССР, названные в честь Сталина, сняты памятники развенчанному вождю, а его тело вынесено из Мавзолея. Почти сразу в редакцию журнала «Новый мир» хлынул поток рукописей на «лагерную тему». В письме Шелеста от 26 ноября 1961 года все тому же И.А. Искре читаем: «…Сталина у нас тоже постаскивали. Вторчермет потирает руки. Металла на него потратили уйму. А так все идет заведенным порядком. С утра – за столом, вечером – то выступление, то какое-нибудь совещание. Но опять, самое главное и самое значительное – осиновый кол в сталинское прошлое. Саша Евтихиев активно выступает на активах. Слушают его с напряженным вниманием. Я выступил в газете военной с предложением присвоить Дому советской армии имя В.К. Блюхера. Сейчас работаю над циклом рассказов «Лагпункт 07». Это о коммунистах в лагере, не потерявших своего, ленинского, лица. Будут ли мои эти новеллы печатать – не знаю. Попробую послать их в «Новый мир».
Интересная деталь: в этом письме (впрочем, как практически во всех уцелевших письмах Шелеста, хранящихся в Литературном музее Забайкалья и в Государственном архиве Забайкальского края) упоминается имя Александра Евтихиева, с которым Георгий Шелест очень сдружился по приезде в Читу. Александр Матвеевич Евтихиев, один из первых комсомольцев Читы в 20-е годы, член партии, в 1934- 37 годах был председателем Читинского городского Совета – фигурой весьма заметной и влиятельной. Его арестовали 16 июня 1937 года, приговорили к расстрелу, но после отправили дело на доследование, в результате дали 12 лет. Евтихиев провел их на «чудной планете Колыме». И даже не 12, а 17 лет – после освобождения его удерживали там в качестве вольнонаемного специалиста. Им обоим – Евтихиеву и Шелесту – было что порассказать друг другу. И хотя у Шелеста за плечами был собственный опыт лагерной жизни, под влиянием рассказов Александра Матвеевича он перенес действие своих произведений на Колыму, а заодно и себя туда «отправил» одним из главных героев повествования, тем самым окончательно запутав будущих биографов. Однако это никак не умаляет художественных достоинств самих рассказов – написаны-то они мастерски! Потому и верили читатели: «Так написать мог только человек, видевший все собственными глазами».
Назвав цикл рассказов «Колымские самородки», писатель послал их в «Новый мир», и вскоре «получил слушок» от одного приятеля: «Весь «Новый мир» восхищается твоими каторжными рассказами, сейчас они лежат у Твардовского». Но печатать их явно не спешили. Шел декабрь 1961 года. Александр Твардовский в тот момент начинал борьбу с цензурой за рассказ Солженицына «Щ-854» («Один день Ивана Денисовича»). Несомненно, это было гораздо более значительное произведение и по объему (скорее, повесть, чем рассказ, а у Шелеста – коротенькие новеллы), и по глубине, и по художественному воплощению «правды жизни». Почти год Твардовский добивался публикации, написал письмо лично Хрущеву, и тот волевым решением разрешил печатать «Ивана Денисовича».
Но дальше произошло вот что: меньше чем за две недели до публикации рассказа Солженицына, газета «Известия», где главным редактором был зять Хрущева Алексей Аджубей, 6 ноября 1962 года, в канун 45-й годовщины революции, публикует один из рассказов Шелеста «Самородок». Шелест, сам того не ведая, стал невольным соперником Солженицына. И не столько даже литературным, сколько соперником на роль «властителя дум». Ведь его рассказ опубликовали первым! Если учесть общественно - политическую значимость (если не сказать – знаковость) подобных публикаций в то время, это было важно. Победил сильнейший. Правда, его потом выкинули из страны. Живя на Западе, Александр Исаевич язвительно отзывался о бывшем конкуренте: «Шелест еще и прежде предлагал свой «Самородок» в «Известия», да пока тема была не разрешена – на кой он? Теперь за 12 дней до пробоины, но уже зная, где она пройдет, наложили «Известия» шелестовский пластырь. Однако не удержал: пробило, как и не было».
При всем уважении, мнение Солженицына достаточно субъективно. Во-первых, Шелест отправлял рассказы в «Новый мир», а не в «Известия», даже не догадываясь о существовании Солженицына и не собираясь переходить ему дорогу. Во-вторых, вообще не стоит противопоставлять «Новый мир» «Известиям» хотя бы потому, что сам этот журнал был создан по инициативе редактора «Известий» (в 1925 году им был Ю.М. Стеклов) и на базе издательства «Известий». Бывали периоды, когда редакторство и газеты и журнала находилось в одних и тех же руках. К тому же формат общественно- политической газеты и литературно-художественного журнала – вещи разные. Вполне возможно, что публикация «Самородка», уместившегося на половине газетной полосы, была пробным камнем – как отреагирует общество? Какие будут отклики? И личные амбиции Аджубея не играли такую уж важную роль, как пытаются представить – такие вещи он сам не решал. А в-третьих, разве только творчество Солженицына достойно внимания читателей? Ведь рассказ Шелеста тоже был по-своему интересен, иначе бы его не напечатали на всю страну. Вот идея в нем была заложена действительно другая: бригада заключенных из 4-х человек, бывших коммунистов, работающих на золотых приисках на Колыме, находит большой самородок и сдает его, чтобы помочь Родине (время действия – 42-й год) в тяжкую годину испытаний, хотя с его помощью они вполне могли бы облегчить свое лагерное бытие. Рассказ исповедовал аксиому «коммунист в любых условиях всегда останется коммунистом». И он нашел дорогу к сердцам читателей – письма-отклики летели со всей страны. И удивительные письма, но это уже тема отдельного разговора.
О том, что происходило дальше, пишет в воспоминаниях В.Г. Никонов: «Когда в «Известиях» появился рассказ Г. Шелеста «Самородок», мы в писательской организации решили, что пора Шелесту выходить на всесоюзную дорогу. С этой целью я поехал с ним в Москву на очередное Всесоюзное писательское совещание. Будучи ответственным секретарем Читинской писательской организации, я хотел свести его с некоторыми известными московскими писателями, имеющими издательскую силу. Случайно мы встретились с известным драматургом Анатолием Сафроновым, действующим секретарем Союза писателей СССР. Когда я представил ему Шелеста, он качнул своим многопудовым телом, удивленно вскинул брови.
– Ну и что? – спросил он меня.
– Я – автор «Самородка», – вступил в разговор Шелест. Ему казалось, что об этом должны знать все московские писатели.
– Ну и что? – снова переспросил Сафронов.
– Мы хотели, – сказал я, – чтобы Георгия Шелеста, автора многих повестей и рассказов на военную тему, издали в Москве. О «Самородке» говорил Константин Симонов…
– Много у нас таких писателей, – бросал на ходу Сафронов. – Всех не издашь.
Разговор становился обидным донельзя. Однако я решил не отступать – битым был в таких делах, но тут воспротивился сам автор.
– Никуда я больше не пойду! Поехали домой!
Нас обоих поразило чванство известного драматурга. К несчастью, не один он такой среди нашего брата, любящий себя одного. К несчастью…»
Отдельной книгой «Колымские самородки» так и не вышли, хотя сам К. Симонов уже написал к ней предисловие. Ему удалось лишь пробить издание этих рассказов в журнале «Знамя» (№ 9, сентябрь 1964 г.) под названием «Колымские записи». Вскоре «лагерную тему» и вовсе прикрыли – оттепель закончилась. На самого Шелеста как-то сразу навалились болезни, он перенес тяжелую операцию. 8 августа 1965 года Георгия Ивановича не стало. Последняя книга его рассказов «Горячий след» о Гражданской войне в Забайкалье и на Дальнем Востоке вышла в Иркутске уже после смерти писателя. Вот такая история…

СМУК. № 3 (4234) 24 января 2013 г. и №5 (426) 7 февраля 2013 г.